Замявшись, Ларенсе не двигался с места: он, казалось, ждал, чтобы Розина вышла, и стоило ей отойти в спальню, как он застенчиво проговорил:
– Я так хотел бы задать вам ещё один вопрос, наверное, несколько нескромный, но он не даёт мне покоя: это для справки в конце романа. Случалось ли вам любить мужчин?
– О, да – или, точнее, когда я был молод, мужчины любили меня; как дань чувственности или из лени я позволял себя любить – а потом, они вечно дарили мне какие-то безделушки[123]! Я любил бывать в турецких банях – мне не претит жар парных, – однако рассматривать мужчин мне никогда не нравилось, их формы кажутся мне скучными, и, пожалуй, красивое атлетическое тело меня скорее даже отталкивает. Женщин я тоже нахожу какими-то расплывчатыми, но мне случалось смотреть на них с вожделением; их движения под юбкой чёрного шёлка, в чёрных атласных туфельках, с десятком сверкающих бриллиантами браслетов на левой руке – и всё это в вязком вареве изотропной музыки… или изотронной?.. Так или иначе, банальность, конечно, что вы хотите, но ничего не могу с собой поделать. В особенности в Сан-Франциско – поверьте, нет более сладостного момента, более полного экстаза, чем взгляды, которыми вы весь вечер обмениваетесь с женщиной, отдающейся вам на расстоянии.
– Да, но она должна быть привлекательной, не так ли?
– Видите ли, сейчас для меня внешность женщины уже мало что значит! Но как великолепно тело американки, которая играет в гольф, танцует, плавает, водит машину – и неумела в вопросах любви. Поэтому, кстати, они и изобрели флирт. Латинянки, напротив, так искушены в любви, что напоминают профессионалок. Лишь после того как я часами напролёт наблюдал за крутящимися, точно заведённые, заморскими цикадами, меня начала вновь привлекать куда более замысловатая любовь француженок – или немок, они попроще! Но мужчины – как они скучны! Даже те, что курят восточный табак или кто регулярно моет руки и пудрит лицо, даже мужчины в шёлковом трико мюзик-холлов. Порой мне нравится, что они делают, но сам человек лишён для меня всяческого интереса, а их склад ума так и вовсе отвратителен. Они выгуливают своих жён, как те – домашнюю собачку или ручную обезьяну, повязав вокруг шеи пёструю ленту! Понятно, почему женщина так часто упивается неврозом своего одиночества. Мужчина тогда просто упивается – своё одиночество он топит в виски. Лишнее доказательство того, что женщины не подходят мужчинам – и наоборот, – но, собственно, и мужчины точно так же не созданы для мужчин, а женщины – для женщин: выходом может стать лишь третий пол. Было бы замечательно, если бы свой вторичный признак такие люди носили прямо на голове! Лысые могли бы поупражнять свою фантазию, раскрашивая его красным в белую крапинку – или белым в чёрный горошек, – как у негритянских статуй? Когда же этот орган не используется по прямому назначению, он мог бы указывать точное время. Очевидно, что часы порой врут только потому, что не изобрели ещё циферблата без цифр и стрелок, по которым было бы забавно угадывать время с помощью лошадей из Эберфельда[124]!..
Ларенсе, помечавший что-то в своём блокноте, указал мне, что я слишком отклонился от сути заданного вопроса.
– Извольте: единственный мужчина, которого я хоть как-то способен выносить – это я сам, да и то лишь когда я сознаю, что Бога, Социализм и Искусство изобрели другие! Но прошу вас, уходите, у меня ещё не сложены вещи, Розина уже, должно быть, ждёт меня. Увидимся в Париже – помните, всё там же: отель «Большой Берты». Знаете, почему он мне так нравится? Днём там в кроватях больше людей, чем по ночам, а в номере у меня висит милая табличка: «Шампанское – 25 франков бутылка, полбутылки – 24 франка». Всё, прощайте – до скорого, я уверен.
Ларенсе вышел; не успели его шаги затихнуть на лестнице, как рядом с его креслом я обнаружил два листа, наверное, выскользнувших из рукописи! Я сложил их себе в бумажник – догонять романиста было уже некогда: отдам по возвращении.
Когда я шагнул в спальню моей любовницы, комната, к моему удивлению, оказалась пустой – ни Розины, ни её багажа! Я вызвал портье, который, виновато расшаркиваясь, объяснил, что Мадам устала меня ждать и решила ехать на поезде – она покинула гостиницу буквально только что. Подойдя к окну, я увидал стоящую у подъезда машину, нагруженную чемоданами с инициалами РО, и дверь придерживал не кто иной, как автор «Омнибуса». Я быстро отступил вглубь номера, чтобы меня не заметили, после чего спокойно спустился в гараж, где, готовый к путешествию, меня поджидал мой крошечный болид. Медлить с отъездом смысла не было.
Остановился передохнуть я в Марселе.
Прогуливаясь в Старом Порту, я повстречал несколько знакомых – они жили в изящном дворце флорентийского стиля, превращённом в отель, где убедили остановиться и меня. Я был очарован его расположением – прямо на берегу, напротив замка Иф. В этой роскошной гостинице номера обозначались не цифрами, а названиями городов: «Лондон», «Нью-Йорк», «Мадрид» и так далее. Мне дали «Берн» – огромную комнату, размерами превосходившую всю Швейцарию; боковая дверь вела в крошечный «Нью-Йорк»: собственно, все эти «города» сообщались между собой при помощи глазков в переборках!
В каждом номере, натурально, была ванная, и я уже было приготовился к гигиеническим процедурам, но убедился, что из холодного и горячего кранов текла вода одной и той же температуры, градусов 13 или 14. Я позвонил стюарду, который сообщил мне, что бойлер сломан и будет приведён в рабочее состояние лишь завтра, когда и можно будет безо всяких ограничений насладиться настоящим кипятком!
Помолчав, он добавил, что единственным неудобством будет лишь полное отсутствие холодной воды!.. Я решил отказаться от ванны и, кое-как приведя себя в порядок, спустился к моим друзьям в холл; портье, увешанный золотыми галунами наподобие полковника, церемонно приблизился и обратился ко мне по имени. Фуражку он придерживал кончиками пальцев, и я обнаружил, что он красил волосы, чем навёл меня на мысль о Лои Фуллер[125]!
Он заявил, что такой художник, как я, не преминет восхититься его коллекцией артефактов, и подвёл меня к стеклянному шкафу, в котором красовалось множество сувениров – но все они почему-то были из Швейцарии! В ответ на моё изумление портье признался, что летом обычно работает в Монтрё и при переезде в Марсель ошибся, приказав отправить вслед свою летнюю коллекцию; но, дабы подогреть моё желание что-то приобрести, добавил: «Это не просто сувениры из путешествий, а прежде всего произведения искусства». Роскошный персонаж: я купил у него перьевую ручку с видом Интерлакена, кольцо для салфетки из рога серны и несколько открыток из Женевы, которые отправил в Швейцарию очаровательным англичанкам, после чего повёл моих друзей к Инару. В маленьком зальчике самого что ни на есть провинциального вида нам подали восхитительные дары моря и чудесную средиземноморскую рыбу. После ужина мы решили отправиться в окрестности порта посмотреть порнофильм. Речь там шла о султане, которого ублажали десяток прелестных наложниц. Этот султан родом из Марселя в окружении уроженок того же прекрасного города донельзя понравился одному банкиру-американцу из нашей компании; своё одобрение он выражал так шумно, что когда мы выходили, хозяйка заведения с сильным акцентом обратилась к нему: «Не хотите ли как-нибудь сыграть султана?»
Я оставил моих друзей их оттоманиям и в одиночку отправился в отель; на самом деле назавтра мне хотелось отправиться в путь пораньше.
Я с удовольствием вернулся в мой уютный «Берн». Раздеваясь, я вспомнил, что в кармане у меня лежали две новые страницы из труда Ларенсе. Чтобы не выслушивать их при встрече, я решил тотчас же ознакомиться с сим шедевром; страницы, как выяснилось, содержали стихотворение, вот оно:
На тот раз мне действительно показалось, что эти строчки написал я сам; я сложил листок и положил его у камина – где он предсказуемо остался и после моего отъезда!
В течение всей обратной дороги, по ровным шоссе или тряской брусчатке, меняя спустившее колесо, я повторял эти строки, которые в итоге окончательно вывели меня из равновесия.
К воротам Парижа я доехал, мурлыча их себе под нос; тут мне пришлось выйти, чтобы заплатить подорожную; миновав шлагбаум, я решил произнести их опять – но не сумел вспомнить ни слова!
Любопытный случай, не правда ли? Ритм их вернулся ко мне лишь несколькими днями позже – в «Кларидже», после продолжительного сеанса в турецкой бане, когда взобравшийся на меня массажист-негр принялся усердно топтать мне брюхо ногами. Точно краска из сжатого тюбика, из меня выскочила та самая фраза:
ebooksa