Она, не глядя, кивнула. Я потопталась на пороге, да и побрела вниз, к машине… Права ты, мама, отрезанный ломоть, уже себе не принадлежу…
Апельсиновым шариком катилось впереди вечернее солнце. То забегало вправо, то снова маячило впереди. Дымка над полями, редкие перелески и бесконечная дорога навстречу заходящему солнцу…
Можно было бы написать – «в погоне за уходящим солнцем», но когда едем, кажется, что оно бежит навстречу…
Приехала, заброшенных сыновей приласкала, и пора было бы уже переключаться на домашние заботы, но весь вечер, пока не уснула, казалось: несет, качает дорога навстречу усталому светилу. И все было чувство, что душа сосредоточенно решает про себя какую-то важную и бесконечно сложную задачу…
Глава 7. Не моя очередь
Прошло месяца полтора. Шестого мая так затянуло дымом лесных пожаров все окрестности, затемнило небо, что опустились сумерки, а солнце превратилось в кровавое размытое пятно. Младший боялся выходить на улицу.
– Если и завтра будет дым – никуда не едем, – сказал ты.
Но когда стемнело, подул резкий холодный ветер, гарь разнесло. Мальчишек мы решили с собой не брать, а обернуться в один день: проведаем маму – и обратно.
– Купите чего-нибудь, – напутствовал старший сын и отвернулся к стене досматривать утренние сны.
Забежала к соседке: присмотри, пожалуйста, незаменимая наша! И – поехали.
Дымы то там, то тут, но восходящее солнышко явилось ясное, умытое, и дорогу превратило в олово, ослепительно засверкали зеркальца озер. Мириады серебряных чешуек заплескались на забывшей зимние сны речке. Замелькали зеленые низины. Березы развесили желто-сиреневые ветки. Через неделю будут в зеленой дымке новорожденной листвы…
Топорщились по-весеннему гибкими изумрудно-хвойными ветками сосны. По сопкам катилось малиновое зарево багула… В низинах, покачиваясь на тонких ногах, бродили журавли. Свистя крыльями, летели к озерам утки, а в сумрачных лесных коридорах перелетали рябчики и сизые голуби…
…Мама спала в затемненной спаленке. Папа ее разбудил, усадил, угнездив за спиной подушки.
Мама поправилась, потяжелела, лицо приобрело землистый оттенок. Смотрела на нас отрешенно.
– Знаешь, когда мне было плохо, ну в тот день, когда увезли в больницу, меня ведь не было дома. Тело мое было здесь, а души-то не было. Где она была – я не знаю, – мама посмотрела на меня широко распахнутыми глазами.
Я не могла придумать, что ей ответить. Не скажешь же, что, по-моему, ее по-настоящему здесь и сейчас нет. Прежняя мама всплеснула бы руками, заплакала бы, может быть…. Начала бы меня тормошить, о детях расспрашивать…
И папа, и Алеша с Мариной были подавлены, но делали вид, что ничего не происходит. Одна маленькая Леночка не умела притворяться: ни за что не шла в комнату к бабушке.
Я рассказывала, что видела по дороге, а мама сердито, почти гневно, махнула в сторону окна:
– Я теперь туда не смотрю. Там ничего нет!
И я вдруг на секунду увидела ее прежней, в чьих глазах часто жили решимость и протест. Мне показалось вдруг, что она сознательно отгородилась от реальности и, как и я в последнее время, сосредоточенно решает что-то чрезвычайно важное для себя.