Вспомнилось вдруг: меня в шестом классе с аппендицитом увезли вот в эту самую больничку, где мама сейчас. Родители ничего не знали, увезли прямо из школы. Помню, следом приехала мама. Как сейчас ее вижу – плотная, крепкая ее фигура в коричневом кримпленовом платье до колен, газовая косынка на голове, лакированные желтые лодочки, в руках матерчатая сумка с аппликацией. Она сама ее шила. Любила и шить, и вышивать, и все с выдумкой.… Почему я говорю: любила?!
Да, а лица не вижу. Стерто, словно на старом снимке. Тогда она проведала меня, и уехала с рейсовым.… Сколько я пробыла в больничке – не помню, показалось – целую вечность. А в день выписки за мной приехал… отец. Он неловко-бережно помогал мне обуваться – еще больно было сгибаться. А когда в автобусе вдруг обнял за плечи, со мной случилась истерика. Я так плакала, как и не помню, когда еще. Разве что на похоронах свекрови…
Я рыдала в голос, а он испуганно гладил мои пропахшие больницей волосы, плечи, прижимал к себе, и сам, я увидела вдруг, кусал губы, чтобы не заплакать тоже. И весь остаток пути я всхлипывала и вздыхала прерывисто, и крепко держалась за отцовскую руку, и была совершенно счастлива…
Глава 6. Вечернее солнце
Мама уселась на кровати, едва касаясь носочками пола, прижав руки к груди. Маленькая и светлая, как ангел. Взглянула чистыми-чистыми, изумрудно-виноградными глазами, просияла, меня увидев. Что произошло с нею? Она словно вынырнула из подземелья глубинных обид и переживаний и сбросила все темное. Вернулась!
Мы сидели с нею в обнимку. Капа тихо спала, укрытая до подмышек простыней, и желтые сухие руки покойно лежали вдоль тельца. Люба снова куда-то удалилась. Капа вдруг захрипела, обратилась к кому-то невидимому, запричитала: «Наточка, деточка…», и голос ее дрожал от нежности. Если Наточка – ее дочь – то где она? Почему не рядом? Брошенные родители, брошенные дети.… Почему?..
Мамины легкие волосы щекотали мне губы, и вспомнила Леночку. Вот как оборачивается.… Была мама сильной, властной, а болезнь превратила ее в ребенка…
Мы так и просидели до сумерек. Я рассказывала о доме, о папе, и казалось, что замужество мое, и долгие годы вне родительского дома – это только сон. Мы вместе, как в детстве, и никогда не расставались.
А что, собственно, изменилось? Родились мои ненаглядные мальчишки, по которым я очень тоскую здесь, а все осталось как прежде…
… Утром на пороге вырос Алешка.
– Друг просил съездить к его матери в деревню, мешок картошки привезти. Поедешь?
Сердце подпрыгнуло. В нашу деревню!
– Конечно! Сейчас, только переоденусь…
Мама улыбалась. Я уступила брату свой клеенчатый пост:
– Поговорите пока! Да, а вчера мама пробовала вставать! Правда, мам?
Какое солнце хлынуло нам в глаза, едва мы выбрались на пригорок! Деревня лежала, как на ладошке. Мы зависли на несколько мгновений, и покатили вниз…
Вместо речки темнела сухая ложбинка, устланная прошлогодней осокой. Показались первые дома.
– Алеш…
– Поехали, посмотрим. Только не обрадуешься, почти ничего не осталось.
Ничего? Не может быть. Я жадно смотрела по сторонам. Да… Высоченный холм, на который мы в детстве долго взбирались, стал невеликим взгорочком. Бетонная труба под мостом, в которой я стояла в полный рост, слушая рев пролетающих машин, стала в три раза меньше. Она что, усохла что ли? Или в землю вросла? Или – неужели я была такой маленькой? Сколько лет я тут не была?
ebooksa