Коварная ложь

22
18
20
22
24
26
28
30

Два.

О…

Наконец, она выдавила:

– Эм…

Я оборвал ее:

– На самом деле мне плевать. Мне нужен кофе из кафетерия вниз по улице.

– Я не стану носить вам кофе.

– Вы ведь работаете на меня, верно?

Мы сражались взглядами, никто не сдавал позиции.

«Я сделаю твою жизнь невыносимой», – обещал мой.

«Ты понятия не имеешь, во что ввязываешься», – дерзко отвечал ее.

«О, имею, Тигренок. Игра началась».

Будь она кем-то другим, я бы восхитился ее борьбой. Единственное чувство, которое я испытывал к ней, – желание ее уничтожить. Я не сомневался, она уволится к тому моменту, как я закончу с ней. Еще лучше будет, если за это время я узнаю местонахождение Гидеона Уинтропа.

– Эмери, принеси мистеру Прескотту его кофе, – вмешалась Шантилья после того, как молчание затянулось слишком надолго. Испуганные взгляды метались между нами в замешательстве с примесью ревности.

Я приподнял бровь, предлагая Эмери бросить мне вызов. Она неохотно встала, ее взгляд говорил, как сильно она меня ненавидит. Я вытащил из внутреннего кармана бумажник. Ее бумажник, если точнее. Потертый кожаный квадрат, испещренный ожогами сигарет и выглядящий так, будто он некогда принадлежал накачанной кокаином рок-звезде.

Ее дыхание стремительно сорвалось с надутых губ. Она сделала то, что делала всегда, когда бормотала кучу слов. Две крохотные ладони сжались в крепкие кулаки. Ее грудь дергалась с каждым вдохом.

Эмери смотрела с разрушительной силой. Она смотрела так, будто хотела обхватить руками мое горло, выхватить у меня бумажник и для убедительности – растоптать мой новый телефон.

«Уничтожить, уничтожить, уничтожить».

Но я знал ее. Если Шантилья ненавидела ее за то, что она получила работу через Делайлу, то Эмери ни за что не выдаст тот факт, что знает меня. Она протянула руку за двадцатидолларовой бумажкой, которую я вынул. Ее двадцатидолларовую банкноту. Одинокую купюру, хранившуюся в ее истерзанном войн ой бумажнике. Маловато для одной из богатейших женщин мира.

Я отдернул двадцатку раньше, чем она вцепилась в нее, подняв ее высоко над головой, будто Эмери была ребенком, выпрашивающим деньги на обед, и назвал самый отвратительный заказ, какой только смог придумать.