Они сидели друг возле друга на кровати молча. Весь тот хаос, который бушевал в их сердцах, в их сознании столько времени, смирился. Буйная предтеча измотала их, опустошила до сладостного безразличия.
За верхним порядком хат бурел просторный выгон — царство коз, телят, подсвинков, индеек. В конце выгона, подступая вплотную к шляху, раскинулось кладбище — малая слобода, в которую уходят на вечное поселение. До недавнего заброшенное, бесприютное, ископыченное крупной и малой скотиной, с разбитыми камнями надгробий, с вывороченными крестами, с осевшими заподлицо могильными холмиками, оно являло собой разор и запустение.
Но председатель артели «Дружба», единого хозяйства для всей слободы, Алексей Кравец созывал правленцев, приглашал на пораду депутатов сельсовета, гневно говорил о попрании памяти народной, о преступном нехозяйском отношении к прошлому села. И решено было восстановить и обозначить каждую могилу, обнести территорию гробков земляным валом, выкосить заросли чертополоха и буркуна, посадить деревья. Он кивал в сторону Ольгино — бывшей немецкой колонии, говорил о тогдашней ухоженности места погребений, о памятниках и надгробиях, о мраморе с золотыми литерами, говорил о бездумном разорении мертвого города, о том, что надгробия из полированного камня каким-то чудом перекочевали к бригадным колодцам и, перевернутые, служат корытами для водопоя. И еще говорил Кравец о том, что пора бы на площадке перед зданием музея имени Полины Осипенко поставить мемориальный памятник: высокие плиты с высеченными на них именами воинов-новоспасовцев, отдавших свою жизнь за свободу и независимость родного государства в борьбе с германским фашизмом. Кто топчет могилы своих дедов и отцов, тот попирает сапогом собственную душу!
Сельский совет, депутаты и активисты подхватили пришедшуюся по сердцу пораду. Много было переговорено с селянами, проведаны все дворы, похоже, ни один из них не забыт. Переписаны поименно павшие герои. К святому занятию подключили и школы: восьмилетку и десятилетку. Отряды юных следопытов разыскали многих потерянных и без вести пропавших. Потревожили военкомат, райисполком.
И вот напротив парка, на возвышенной площадке у здания слободского музея, словно открытые страницы книги славы, встали темные каменные плиты с именами погибших. Одновременно все три слободских кладбища — Покровское, Спасское, Волощанское — приняли божеский вид.
Воскресным утром Балябы всей семьей с Охримом Тарасовичем во главе отправились на Покровские гробки, дабы проведать и помянуть родных и близких. Когда еще удастся собраться так полно. Настригли поздних домашних цветов: тут и густо-бордовые жоржины, и ярко-белые дубки, и желто-горячие ноготки; насобирали бессмертников и ромашек.
Дед Охрим с апостольским посохом шагал впереди, за ним следовали Паня с Антоном, сзади — дети. Разнаряженная Полинка с голубым бантом на голове то и дело тянулась к Юрию, моля плаксиво, просилась на руки:
— На юцьки хоцю, на юцьки!
Мать оглядывалась, бранила ее улыбчиво:
— Бессовестная, заездила брата.
Юрий охотно подхватывал Полечку под мышки, высоко вскидывал, сажал себе на шею, спрашивал:
— Может, почукикать?
— Ага!.. — визжа от восторга, соглашалась сестренка.
Он изображал бег, подпрыгивая почти на месте, чтобы не вырваться вперед, не ломать порядка. Взлетал бант, пузырилось короткое розовое платьице, в такт подпрыжек издавалось девчушкой радостное:
— Хик, хик, хик!..
— У-у, бесстыжая, — любовно укоряла Паня.
— Покинь ее, нехай чукикается. Яке тебе дело? — ворчал Антон.
Волошка сопел запаренно. Дед Охрим семенил резво, отрешенный от сиюминутных забав.
Под развалистым кустом сирени стояла свежевыструганная, вкопанная в землю скамейка. Опершись по-стариковски на костыль, горбился на скамейке Фанас Евтыхович, глядя вниз незрячими глазами на свежий холмик сыновней могилы. Из-под собачьей облезлой шапки выбивались Фанасовы давно не стриженные рудые волосы серого от седины оттенка. На плечах — ватная фуфайка. На ногах — валенки, без валенок Фанасу Евтыховичу ни шагу: простуженные его ноги стягивает судорогой. Брюки на коленях замаслены до зеркального отсвечивания. Еще совсем недавно ходил Фанас Евтыхович молодец молодцом, копал людям колодцы, бассейны. И нет в слободе более желанного гостя, нежели он. И память о нем добрая стоит по дворам: то журавель над колодезем наклоняется, то крутилка вишневая белеет, срубы деревянные, срубы цементные. Много стволов вглубь прорублено, много глины вынуто, много водоносных жил угадано и открыто. Оттого и слава добрая. Но всему приходит свой срок. В последнее время появилась на слободе машина. Она буром вгрызается в почву, сверлит ее до земляной юшки. А там вбивают стоймя трубы, прилаживают насос-махалку и качают. Некоторые скважины дают воду под собственным напором. Конечно, лопате Фанаса Евтыховича с буром не тягаться. Но не это выбило его окончательно из колеи. Надломила его безвременная сыновья кончина. Демидка, сын Фанаса, был гуртовщиком. Постоянно разъезжал на низкорослой вислозадой кобыленке. И день, и ночь — в степи. И в жару, и в стужу — на коне. Вместо седла кинет дерюжку на спину лошадке — и поскакал. Неутомимый и работящий хлопец, цены ему не было. Считай, сызмальства возле скотины терся. И тут такое случилось: у самой фермы, на выезде, кобылка упала на передние ноги. Демид перелетел через нее, ударился головою об дорогу. И не дохнул больше. Всего печальнее селянам, что вот так, при ясном солнце, на ровном месте смерть принял. Ну, был бы где в трудном деле, или грозой бы сразило, или хвороба тяжкая надорвала. А то ведь так спокойно.
С тех пор как похоронил старшего, сидит сторожем на кладбище Фанас Евтыхович. Не просто сидит, но и дело делает. Там земляной вал подправит, там куст жасмина посадит, там траву выкосит, там усохшие сучья уберет с акаций. При себе держит и лопату, и ножовку. На осевшие холмики глины подсыплет, дорожки подровняет, похилившийся крест подправит. Так незаметно вошел в заботу человек, днюет и ночует на гробках. Территория гробков ухоженной стала, не бесприютной. И на правлении колхоза рассудили так: раз человек при деле состоит, раз дело не пустячное взял в руки, значит, и оформить все надо по-серьезному. Зачислили Фанаса Евтыховича смотрителем кладбища, плату соответствующую положили.
ebooksa