Потаенное судно

22
18
20
22
24
26
28
30

— Представляешь, ни льды, ни штормы, ни морозы, ни снежные заряды — все нипочем. Как волшебный челнок, может сновать по любым широтам, обшаривать все закутки. По-моему, флот в будущем весь уйдет на глубину.

— Балакай!..

— Точно тебе говорю. Атомным лодкам уже сейчас пространство не предел. Все суда — и пассажирские, и грузовые — будут подводными и с атомными двигателями.

— Побачимо!..

— Чего смотреть? — Юрий уже не на шутку распалился. — Мы преступники перед будущими людьми: сжигаем в топках столько угля, столько леса, пускаем по ветру столько нефти, газа! А можно обойтись, оказывается, всего несколькими заряженными ТВЭЛами.

— Темно балакаешь, внучек. Для моей головы це не под силу. Слава богу, я раньше умру, чем вы все под воду полезете! — Охрим Тарасович даже задохнулся от нахлынувшего волнения. — Фух, хай тебе лихо! Наговорил семь бочек арестантов! Ты про что-нибудь путное со мной побалакай — буду слухать. А сказки мне без дела.

— Сказки?.. Могу поклясться!

— Не дуже горячись. Нам и в степу работы хватает: озимую сеять, кукурузу убирать…

— Не обязательно всем уходить под воду. Автоматика может управлять теми судами, — будто оправдывался в чем Юрий, — Знаешь, какие уже есть приборы, какие умные машины?..

— Меня, лагода моя, хватило только на трактор. Дальше, пробачь, не потяну: головы недостает. А вы робить, як знаете: хочете — в воду лезьте, хочете — под землю зарывайтесь. То ко не натворите делов!..

На пороге показалась Параскева Герасимовна.

— Чоловики, бросайте работу, снедать пора!

— Ма, а папаша где? Як же без него?..

— Сказал, на часок. Но у него часок бывает длинный, як у цыгана кнут. Боюсь, до обеда не дождемся.

— Умыться хоть… — Юрий повел вокруг вопрошающим взглядом.

— Сей момент! — оживился Охрим Тарасович. — Подставляй холку, полью холодненькой из колодца. — Он проворно заработал крутилкой. Вытянув ведро воды, поставил его на сруб, качнул, отливая переполненное. — Нагинайся!

Юрий подступился к низкому, долбленному из серого камня корыту, спугнул медлительных, медового цвета, пчел, сидевших на тускло-зеленых лишаях, которые плавали в степлившейся воде корыта-поилки. Сдернув майку-тельник, попросил деда:

— Гайда!

Огнем обожгло лопатки. Покрякивая и отфыркиваясь, закидывал длинные ручищи за спину, старательно потирал ребра, похлопывал себя по груди. Закрывшись поданным матерью полотенцем, с усладой прижимал его ко лбу и щекам, глубоко вдыхая любый до боли полотняно-домашний запах.

Кто-то сильно хлопнул по спине, хрипло пробасил: