Поля махнула рукой, скривила рот в усмешке:
— Лучше не хвалиться. Ушла от своих.
— Отчаянная, чертяка! — восхитилась Феня. — А мне и уйти не от кого.
— Ты счастливая, — позавидовала Поля.
— Куда же ты теперь?
— Председатель Диброва найдет место.
— Полька, и я с тобою, ладно? — попросила подруга. — Пойду в артель. Нехай бабка сама на печке хозяйнует.
Поля, помягчевшим голосом, доверилась подруге:
— Видела, возле леска стоит хатка-мазанка?
— Ну-ну? — выдохнула Феня.
— Говорят, откроют там птицеферму.
— Ну-ну!..
— Туда бы мне!.. Страсть люблю цыплят нянчить, — призналась Поля. — Писклявые, пушистые. Возьмешь в руки желтый комочек — словно живое сердечко в руках бьется. В степу ветерок. Былинки до земли нагинаются… Жила бы себе и горя не знала, — мечтательно делилась Поля, уже позевывая.
20
Денис Дудник вместе с другими новоспасчанами, занаряженными в обоз, возил в город на станцию раскулаченных. Плач стоял такой, что казалось, Новоспасовка в слезах потонет. Никогда не видели люди такого насильственного выселения. Даже не знали, с чем его сравнить. Вот разве только старики из казацких семей помнят, как атаман Войска Азовского когда-то переселял казаков на свободные кубанские земли. Было это давно, так что многими забылось. Но старики помнят. Старшина составляла списки. Вызывали каждого, объявляли волю атамана, покоившуюся на царской воле и ей подчиненную, указывали, что брать с собой, что оставлять тут. Почитай, половина казацтва Новоспасовки отправлялась на новые места, укреплять южные фортеции империи Российской. Плач и стон стоял, как перед великим нашествием. Делились семьи, рвались родственные пуповины. Ржали кони, лаяли собаки, мычала скотина, стучали втулки колесные, урядники надрывали глотки до сипу. Переселяемые отправлялись огромным табором в неведомо-дикую Черкессию, прощались с белым светом. Черная туча стояла над станицей, заупокойно звонили колокола, леденил душу детский плач.
Но прошло время, затянулись душевные раны. Старики в новую землю легли, дети в рост пошли на новой земле. Буйно разрослись на кубанской стороне семьи бывших новоспасовских казаков. По берегам Терека и Кубани-реки образовались новые станицы. До сих пор еще передают поклоны в Новоспасовку, к примеру сказать, из станицы Ильской и из других станиц. Новоспасовка посылает им ответные поклоны. Да что поклоны, в гости друг к другу наезжают. В станице Ильской развелось Зюзей, пожалуй, не меньше, нежели в своем родном селе. И все они — и те, и эти — одного Зюзевского роду.
Давно то было. Где-то в прошлом веке. Отболело, поросло быльем. Что о том вспоминать, когда открылась свежая, сегодняшняя рана.
Нет, все-таки не с чем сравнить нынешний плач. Тут не простое деление казацких семей, тут столкнулись до конца враждебные стороны: коммунская и артельская беднота встала против кулаческой воли. И выселяются семьи имущих не на укрепление границ великого государства, а, наоборот, подальше от границ: в самую глубину, в самую глухомань, чтобы обезопасить и себя и то новое дело, ради которого произведен великий переворот, ради которого столько лет обливались кровью и своей и чужой. Насильственное выселение дело невиданное и жестокое — не каждое сердце его может перенести. Но как можно поступить иначе?..
Скинув в сенях тяжелый серяк с онемевших плеч, обстукав о порог сапоги, так, чтобы сбить с них остекленевший снег, сняв шапку, открыл Денис Дудник дверь в хату.
— Все живы-здоровы? — осведомился загустевшим на холоду и от того почужевшим голосом. — Вот печет, хай его лихоманка задавит, — посетовал на мороз. — Коли це было, щоб у марту такая завируха крутила? Прямо свету белого не видать. Як перед страшным судом, ей-бо!
ebooksa