Осужденный прелат, который теперь был больше еретиком, чем когда-либо раньше, вернулся на Восток и после смерти патриарха Павла вновь сел на престол византийских патриархов. Павел, взойдя на престол беглеца Пирра, подписал императорский «Эктесис» и, видимо, хотел играть при Константе Втором ту роль, которую играл Сергий при Ираклии. Он не сдался на настойчивые уговоры папы, который по просьбе африканских епископов, уже показавших себя на нескольких провинциальных соборах усердными противниками монофелизма, прислал патриарху письмо, где призывал его вернуться к ортодоксальной вере и, воссоединив церковь и государство, вернуть в империю мир в делах религии. Патриарх в своем ответе воздал хвалу счастью мирной жизни, но решительно высказался в пользу учения об одной воле и добился от императора Константа Второго публикации нового Символа веры, известного как «Типос», что означает «образец», сокращение от названия «образец веры». В этом «образце» под угрозой самых жестоких наказаний запрещались любые дискуссии по вопросу о двух волях. Ортодоксы не согласились на молчание, которое император предписал их вере ради своего удовольствия. Максим, чей вклад в сопротивление и до этого был огромным, теперь справедливо заявил, что молчать о своих верованиях и этим приравнивать истину к заблуждению значит отречься от них. По его настойчивым просьбам епископы Африки и соседних островов уже осудили монофелитство. В Риме он дал толчок созыву Латеранского собора 649 года, на котором папа Мартин Первый торжественно осудил «Эктесис» Ираклия и «Типос» Константа и проклял зачинщиков монофелизма, в том числе трех константинопольских патриархов – Сергия, Пирра и Павла. Наступало время кровавых жестокостей.
Император, раздраженный мужеством папы, хотел, чтобы экзарх Олимпий арестовал понтифика. Олимпий не мог выполнить приказ Константа, но в 636 году другой экзарх, Феодор Каллиопа, явился в Рим во главе целой армии, чтобы захватить папу. Понтифик был арестован прямо в Латеранской церкви и доставлен в Константинополь. Поездка продолжалась год и три месяца, и в это время с Мартином, хотя он был обессилен долгой болезнью, обращались крайне жестоко на корабле и на острове Наксос. Привезенный в столицу империи, он был на целый день выставлен в своей нищенской кровати у въезда в порт, где самая презренная городская чернь оскорбляла его. После этого его три месяца продержали в тюрьме, где он не мог ни с кем общаться. Наконец было устроено подобие суда над ним, и папа был низложен. В присутствии императора с Мартина сняли его одежды понтифика, провели его в цепях по улицам столицы, затем он всю зиму томился в холодной тюрьме, а после этого был сослан в Херсон, где через несколько месяцев (16 сентября 655 года) умер в глубокой скорби. И греческая, и латинская церкви чтят его память и почитают его как мученика, пострадавшего за ортодоксальную веру и ортодоксальное учение о двух волях Христа.
Императору, нетерпимому к иным взглядам, чем его собственные, этого было мало. В Константинополе знали, что самым грозным противником монофелизма и зачинателем всех решений, принятых против этого учения, был монах Максим. Поэтому преследователи обошлись с ним еще более жестоко, чем с папой Мартином. По приказу императора, Максим, которому в то время было уже больше семидесяти лет, в 653 году был привезен из Рима в Константинополь и заперт в тесной тюрьме. Там пытками, внезапными атаками и коварством его пытались заставить признать императорский «Типос». Мужественный старец не дрогнул; он красноречиво опроверг клевету тех, кто обвинял его в политической измене императору, а когда его упрекнули, что он отказывает государю в праве решать вопросы веры, он не только согласился с этим упреком, но и повторно высказал свое мнение перед всеми, кто присутствовал: «Предлагать догматические определения и исследовать вопросы веры – дело священников, а не царей, потому что именно священникам дана власть совершать святые помазания и рукоположения, предлагать небесный хлеб, служить у алтаря, исполнять другие священные обряды и совершать божественные таинства. Вот что я говорил и говорю снова».
В другой раз ему сказали, что Римский собор 649 года, созванный без приказа императора, не может считаться действительным. Он ответил: «Если именно власть императоров делает соборы действительными, то, значит, придется признать те соборы, которые императоры созвали в Тире, в Антиохии, в Селевкии, в Константинополе, в Сирмиуме и позже в Эфесе под председательством Диоскора? Все эти соборы были проведены по приказу императора, и все же они осуждены потому, что разрешали нечестивые учения. Значит, придется отвергнуть собор, на котором был низложен Павел Самосатский, проведенный при папе Дионисии и под председательством Григория Чудотворца, потому что он не был созван по приказу императора. Устав церкви предписывает два раза в год проводить в каждой провинции местные соборы, не содержит никаких упоминаний о приказе императора. Защита нашей святой веры и надзор за всем, что к ней относится, – дело божественного главы церкви».
На еще одном совещании патрикий Епифаний разгорячился до того, что сказал ему: «Значит, ты, безобразный, мерзкий, ненасытный старикашка, считаешь, что мы все еретики – мы, горожане Константинополя и сам император? Мы лучшие христиане и ортодоксальнее, чем ты». Старец в ответ спросил: «Если вы верите как церковь Господа, зачем вы заставляете меня принять „Типос”, который разрушает эту веру?» «Только для того, чтобы не волновать народ тонкостями богословия», – ответил Епифаний. «Напротив, – ответил Максим, – точное исповедание веры всегда наставляет и укрепляет народ. И Господь сказал: „Кто не будет исповедовать меня перед людьми, того я не буду исповедовать перед Отцом моим небесным”».
Император, увидев, что ни угрозы его уполномоченных, ни самое оскорбительное обращение, ни суровые условия первой ссылки, ни самые извилистые рассуждения на дискуссиях не могут одолеть непоколебимую веру мужественного настоятеля, он созвал против него и обоих Анастасиев собор, на котором были прокляты они, святой папа Мартин, Софроний Иерусалимский и их сторонники, то есть все ортодоксы. Затем осужденные были переданы префекту столицы, который приказал жестоко выпороть их. Потом, чтобы помешать Максиму проповедовать его учение, ему отрезали язык до корня, но Бог все же позволил ему сохранить дар речи. Ему отрубили и ладонь правой руки, которой он написал столько сочинений в защиту православия. Таким же образом изувечили его ученика Анастасия. После таких пыток они были проведены через все двенадцать кварталов столицы, а затем увезены в ссылку в дальние крепости, к подножию Кавказа. Их отделили друг от друга и продолжали обращаться с ними очень грубо. Там монах Анастасий и Максим вскоре умерли – Анастасий 24 июля 662 года, а Максим 13 августа того же года. Апокрисиарий Анастасий пережил настоятеля на четыре года, в течение которых терпел жесточайшие страдания.
Такое мужество во время преследований и такая преданность истинной вере вскоре принесли победу ортодоксальному учению. Святой Софроний всей своей властью боролся против заблуждения монофелитов. Мартин Первый умирал за истину. Максим, вооружившись наукой и силой, стал бичом для монофелитов. Он же показал раболепному византийскому двору и честолюбивым византийским прелатам редчайшее явление: императорский сановник отказывается от гражданских должностей и надевает черную рясу монаха, тридцать лет своей жизни посвящает защите религии, которой угрожает утрата целости, предпочитает терпеть самые ужасные пытки, оскорбления, удары кулаков, плевки, но не лицемерит, признавая на словах взгляды, которых не принимает сердцем. Такие уроки веры и героических добродетелей оказали решающее влияние на исход спора. Учение о двух волях в Иисусе Христе, против которого так долго шла борьба, наконец созрело во множестве дискуссий; это учение Софрония и Максима было торжественно признано догматом ортодоксальной веры на Вселенском соборе 680 года при папе Агафоне.
На своем последнем заседании участники собора постановили, что признают решения четырех предыдущих Вселенских соборов и признали, что у Иисуса Христа две природы с двумя волями и двумя природными действиями, воли эти неделимы и нераздельны, не смешиваются, не противостоят одна другой, поскольку человеческая воля во всем следует за божественной волей, однако при этом не уменьшается и не уничтожается, и ни одна из двух природ не может остаться без воли.
Был провозглашена анафема создателям и приверженцам монофелитской ереси. В их списке есть имя Полихрония, монаха из Сирии, который вместе с патриархом Антиохийским Макарием обратил на себя внимание как пылкий сторонник монофелитства. Этот старый ребенок, как его называет собор, предложил доказать с помощью чуда истинность учения, которое он поддерживал. В актах пятнадцатого заседания описан опыт, который ему разрешили провести в присутствии участников собора и всего народа. Рассказ начинается так: «Мы опишем здесь, среди серьезных вопросов, рассмотренных на соборе, комедию, которую разыграл, словно в огромном театре, один тщеславный монах не только перед собранием Отцов, но и перед всеми горожанами. Когда Отцы вошли, им объявили, что Полихроний стоит у двери и просит его выслушать. Его впустили и спросили, какую веру он исповедует. Он ответил: «Свое вероисповедание я подвергну испытанию: буду молить Сына Божьего воскресить мертвеца. Если мертвый не оживет, пусть собор и император сделают со мной все, что захотят». Участники собора ответили: «Скажите нам, какой Символ веры вы положите на мертвеца, чтобы тот воскрес». Полихроний сказал на это: «Сначала я положу на мертвеца мой Символ веры, потом вы прочитаете его». «Вот полностью подготовленный мертвец, – сказали участники собора. – Принесите и положите на него Ваш Символ веры, чтобы мертвый воскрес, как Вы сказали».
Монах принес исписанный лист бумаги, который был скреплен печатью; на печати была вырезана монограмма Полихрония и надпись: «Константину, венчанному Богом, очень мудрому и великому государю.
Затем монах сказал: «Вот мой Символ веры. Бог открыл мне, что я должен положить этот символ на мертвеца. Если тот не воскреснет, как я объявил, пусть император и участники собора прикажут поступить со мной так, как пожелают». Этот Символ веры прочитали. Там были слова: «Константину, венчанному Богом, очень мудрому и великому государю. Я, Полихроний, приветствую Вас и поклоняюсь Вам так, как если бы находился перед Вами. Я видел толпу людей – мужчин, одетых в белое, и среди них человека, могущество которого я не могу описать. Он сказал мне: „Раз ты сочиняешь новый Символ веры, поторопись и скажи императору Константину: не создавайте новый символ, не давайте на него согласия”. А когда я шел из Гераклеи в Хризополь, в седьмом часу дня, стоя на террасе, я увидел человека, внушающего ужас, ослепительно-белого. Он остановился передо мной и сказал: „Кто не исповедует одну волю и действие у богочеловека, тот не христианин”. Тогда я сказал: „Это вера, следовать которой приказал наш премудрый император”. Он ответил мне: „Это очень хорошо и нравится Богу”».
Выслушав эту молитву, отцы спросили Полихрония, написал ли он ее своей рукой и она ли должна оживить мертвеца. Услышав утвердительный ответ монаха, они объявили: «Текст, который только что был прочитан, должен быть положен монахом Полихронием, согласно его предложению, на мертвеца. Этот опыт будет произведен за пределами священного дворца, на общественной площади, в нашем присутствии и в присутствии всего народа, который соберется там, чтобы Бог заставил просиять истину».
Бесчисленное множество людей собрались на площади Зевксиппа, туда принесли мертвеца. Полихроний положил на труп свой Символ веры и много часов подряд шептал что-то в ухо мертвому, но не смог выполнить свое нечестивое и безумное обещание; в конце концов он объявил, что не может воскресить мертвеца. Тогда находившийся там народ начал кричать: «Анафема новому Симону! Анафема Полихронию, соблазнителю народа!»
После этого испытания Отцы – участники собора удалились в свой зал заседаний и спросили Полихрония, признает ли он теперь, что у Христа две природные воли и два природных действия. Однако упрямый старец заявил, что верует лишь так, как написано в бумаге, которую он клал на мертвеца. Тогда участники собора наконец решились осудить его и вынесли такой приговор:
«Монах Полихроний, который до старости упорствует в своих заблуждениях, пытался искушать Святого Духа, сочинив кощунственный Символ веры, и, проявляя упрямство, предложил положить этот символ на труп, обещая, что воскресит мертвого в доказательство истинности своего богохульства. В глубине наших душ мы уже осуждали его, однако в интересах верующих, многие из которых были сбиты с толку этим монахом или ему подобными, мы позволили провести перед народом тот самонадеянный, демонический и дерзкий опыт, которого он требовал.
Труп, о котором он просил, был доставлен туда, где присутствовали мы, судьи и народ. Полихроний положил свою бумагу на этого мертвеца и много часов подряд – столько времени, сколько ему хотелось, – шептал ему в ухо все, что желал, пока в конце концов не признал, что не может вернуть его к жизни. И действительно, разве тот, кто хулит Бога, способен совершать чудеса? Поэтому мы решили, что этот возмутитель людей, обманщик и явный еретик лишается всех церковных званий и функций».
После этого все участники собора воскликнули: «Анафема Макарию и Стефану, похожим на Полихрония!»
Это показывает, какую достойную восхищения снисходительность Отцы – участники собора проявили к безрассудному старому монаху, который был игрушкой своих смешных мечтаний и болезненных видений и поверил, что послан Небом, чтобы сражаться с «нечестивой ересью Максима», то есть с учением ортодоксальной церкви, а также к доверчивости суеверной черни, всегда склонной поверить тому, кто обещает чудо, особенно когда обещающий одет в монашескую рясу, но готовой так же быстро отказаться от своего заблуждения и от восторга перейти к проклятиям.
После этого собора монофелитская ересь почти полностью исчезла в греческой империи, хотя несколько раз пыталась поднять голову при императоре Филиппике Вардане, но выжила под защитой арабов в одной отдаленной местности Сирии.
Монастырь Святого Марона, находившийся между городами Апамеей и Гимерой, на берегу Оронта и до этой поры известный на всем Востоке своей верностью православию, стал убежищем для эмигрантов-монофелитов и центром учения, осужденного Шестым собором. Главой этой секты, видимо, был Иоанн Марон, который сумел защитить религиозную независимость маронитов и обеспечить им политическую независимость от греков и арабов. В эпоху Крестовых походов доблестный народ маронитов оказал полезные услуги латинянам в их войне с сарацинами. Этот народ несколько раз (в 1182 и 1445 годах) примирился с римской церковью, а примерно в середине XV века их союз стал окончательным.
ebooksa