Итак, многочисленные попытки примирения, придуманные имперскими богословами с целью вернуть в православную церковь и в империю многочисленные отделившиеся общины монофелитов и монофизитов, не помешали империи позже распасться на части. Формулы Юстиниана, Анастасия, Зенона, Ираклия и Константа Второго только искажали религиозное чувство и нарушали спокойствие совести у людей и покой государства. Несколько епископов, но главным образом монахи протестовали против этих попыток невозможного примирения; постепенно они выступили против вмешательства императоров в область веры и стали самыми надежными сторонниками находившегося в опасности православия. Максим Хрисопольский, непобедимый защитник учения о двух волях, душа православной партии, не побоялся много раз публично заявить, что император не судья в вопросах веры.
Вскоре начались новые бои, еще более жестокие и затронувшие больше народа, и первыми жертвами этих сражений стали константинопольские монахи. На этот раз под угрозой оказалась не только церковь, но и существование самого монашества. Во время этой борьбы императоры не раз слышали слова, к которым совершенно не привыкли их «божественные уши». Это были слова монахов, подвергавшихся во имя императорского богословия более жестоким преследованиям за свои верования, чем когда-либо раньше, во имя политики лишенных своего имущества, и мужественно отстаивавших свободу и независимость гонимой церкви.
Глава 4
Монахи и императоры-иконоборцы
Непрерывные попытки византийских императоров объединить в невозможном согласии кафоликов-ортодоксов и тех, кто отделился от них, и восстановить религиозное единство империи, не были бы бесполезны, если бы с очевидностью доказали преемникам этих императоров, что вмешательство гражданских властей в вопросы веры опасно, но это вмешательство усиливалось. Едва был завершен спор с монофелитами, как та же страсть к рассуждениям о догматах снова взбудоражила умы и вызвала волнения в стране. Императоры, враги святых икон, безуспешно пытались навязать подданным свое учение, но встретили, особенно среди монахов, много противников, к тому же более решительных, чем когда-либо раньше. Борьба, затронувшая больше народа и более тяжелая, чем все предыдущие, продолжалась больше ста лет; чтобы сломить стойкость кафоликов, византийские цезари изобрели неслыханные пытки, которые по жестокости напоминали, а часто даже превосходили самые мрачные крайности языческих преследований. Но вся эта ярость не смогла помешать торжеству православной веры. В память об этой так дорого доставшейся победе греческая церковь и сегодня отмечает один из своих самых больших праздников.
Кроме того, сильнейший конфликт между гражданской властью и властью религиозной был неизбежен. По тому, как усиливалась напряженность в их отношениях, по постоянным размолвкам между ними было легко предсказать, что столкновение вот-вот произойдет. Диль пишет: «Уже четыре века Византийская империя страдала от постоянного смешивания политических дел с религиозными; даже самый незначительный богословский спор разжигал страсти народа и порождал в империи волнения, мятежи, а иногда даже перевороты. Развитие и рост монашества лишали государство нужных ему человеческих ресурсов во время опасного кризиса. А духовенство, чье имущество увеличивалось каждый день, чье влияние на народные массы было всесильным, духовенство, державшее в своих руках народное образование и использовавшее поклонение иконам как эффективное средство для воздействия на умы народа, становилось для государства силой, опасной для общественного спокойствия. Целью иконоборцев было противодействовать этому опасному состоянию дел, найти лекарство против этих постоянно возобновлявшихся беспорядков и ограничить влияние монашества».
Борьба должна была стать еще более жаркой оттого, что на этот раз речь шла не об одной из тех утонченных и сложных дискуссий по поводу божественной сущности, соединения двух природ или существования двух воль у Христа, или об одной из тех трудных проблем религиозной метафизики, которые нравились греческим умам, всегда любопытным и бодрым, всегда находившимся в движении, «таким же подвижным в области богословия, как раньше в области философии». Вопрос о внешней обрядности, а именно о поклонении образам и реликвиям святых, которое существовало с самого возникновения христианства, интересовал не только немногие избранные умы, монахов и наиболее просвещенную часть духовенства – он должен был взволновать все византийское общество. Это поклонение имеет основы в Священном Писании и в традициях. У него есть и еще одна опора – потребность каждой христианской души, чтобы ее, во-первых, научили истинам веры и, во-вторых, поощряли применять эти истины на деле. В конце VI века Леонтий, епископ Неаполя Кипрского, говорил: «Иконы – это всегда открытые книги, которые объясняют и которым поклоняются в церквях для того, чтобы при их виде вспоминать самого Бога и чтить его в его святых и его творениях. Примерно в то же время Серен, епископ Марсельский, приказал вынести иконы из церквей под тем предлогом, что иконам не следует поклоняться. По этому случаю Григорий Великий направил ему письмо, текст которого стал классическим и в дальнейшем считался одним из правил учения церкви и церковной практики: «Не без причины в древности было разрешено писать в церквях жизнь святых. За то, что запрещаете поклоняться этим изображениям, Вы заслуживаете похвалы; за то, что разбили их, Вы достойны порицания. Одно дело – поклоняться изображению, другое дело – узнавать с помощью изображения, кому следует адресовать свое поклонение. Однако изображения для не умеющих читать – то же, что письменность для умеющих это. Посредством изображений невежды узнают, кому они должны подражать; это книга для неграмотных». В другом письме он почти этими же словами выражает эту же мысль: «Живопись используют в церквях для того, чтобы те, кто не знает букв, смогли хотя бы увидеть на стенах то, что не в состоянии прочитать в книгах».
Но иконы не только книги для неграмотных, невежд и простаков, они полезны и для остальных верующих, даже имеющих апостольский сан. Живопись и письменность должны помогать одна другой. То, о чем письменная речь рассказывает, живопись изображает; она в какой-то степени и в определенном смысле – адвокат письменной речи; и Евангелие, чтобы оно произвело свое полное действие на христианские души, должно быть рассказано словом и рисунками. Живопись – неразлучная и необходимая союзница письменной речи. Обе связаны между собой как дневной свет неотделим от солнца, и, чтобы наш ум ясно представлял себе тайну, о которой рассказывает Евангелие, нужно, чтобы к евангельскому рассказу добавилось живописное изображение.
Именно так Отцы – участники Второго Никейского собора понимали роль изображений в церквях. Именно так понимал когда-то эту роль великий патриарх монахов Востока, святой Василий, когда в своем панегирике в честь мученика Варлаама в великолепном ораторском порыве призывал художников-христиан, чтобы те дополнили своим искусством его слова. «Но почему, – восклицает он, – я своим детским лепетом принижаю славу этого знаменитого атлета? Поручим восхвалять его более красноречивому языку и более громким трубам. Придите мне на помощь, знаменитые художники, изображающие героические подвиги! Улучшите своим искусством несовершенный образ этого стратега. Красками живописи заставить блестеть образ победоносного атлета: у меня он слишком тусклый. Я хочу быть побежденным вами при изображении доблести этого мученика; сегодня я буду рад, если вы превзойдете меня своим талантом. Покажите нам, изобразив заботливо, борьбу ладони с огнем, покажите нам этого борца, блестяще написанного на вашей картине. Покажите нам вопящих демонов, потому что сегодня они благодаря вам удручены победами этого мученика. Заставьте их еще раз увидеть эту горящую побеждающую ладонь. Изобразите также на своей картине того, кто возглавляет сражение и преподносит венец, – Христа, судью этого состязания, который да будет прославлен во веки веков».
В этих словах великого кесарийского епископа не следует видеть просто ораторское преувеличение, они точно отражали действительность. Ведь в самом деле изображения в любом виде – мозаики, миниатюры, эмали, камеи, изделия из слоновой кости, настенные росписи, ткани с изображением сцен из повествований, ювелирные изделия, скульптуры – дополняют образ, подсказанный чтением или устным словом, придают этому образу конкретную форму, которая делает его доступным любому уму, а также оставляют в умах более быстрое, более глубокое и более долгое впечатление. Через икону самые высокие божественные истины легко находят путь в самые неразвитые умы, потому что из всех чувств именно зрение поставляет человеку самые надежные ощущения и делает это быстрее остальных. Можно сказать, что в Средние века на Западе учебниками христианской религии для народа во многом были великолепные витражи наших готических соборов; насколько же больше оснований считать, что никогда не дремавшее воображение греков и их так легко возбуждавшееся религиозное чувство находились под глубоким, нерациональным и потому еще более непреодолимым влиянием почти божественного зрелища, которое открывалось перед их ослепленными глазами на мозаиках в Святой Софии и в бесчисленных церквях и монастырях их столицы.
Вера просвещенных умов не нуждалась в этих изображениях главных эпизодов Ветхого и Нового Заветов и самых выдающихся событий истории церкви, но и она получала большую пользу от созерцания и обдумывания этих изображений, не говоря уже об утонченном удовольствии и глубоком наслаждении, которое испытывает любой образованный человек, рассматривая одно из этих драгоценных произведений византийского искусства, которых так много существует и сегодня. Эти изображения, постоянно оживляя в своей памяти религиозные истины, были непрерывной проповедью, иногда более волнующей, чем философские дискуссии. Как было отмечено на Втором Никейском соборе, святой Григорий Нисский, несомненно, часто читал повествование о принесении в жертву Исаака, но никогда не плакал при этом; однако он сам сказал, что не смог сдержать слезы, увидев картину, на которой была показана эта трогательная история: так красноречиво искусство художника умело говорить со взглядами. Другая картина, изображавшая молодую христианку во время кровопролитной борьбы в амфитеатре, вызвала слезы у святого Кирилла.
Для всех – и для ученых, и для невежд – изображение – лучший комментарий к Священному Писанию. Кроме того, оно благодаря примерам, о которых напоминает и таинственной добродетели, исходящей от него, – одно из самых действенных средств для наполнения душ святостью. Тем, кто спрашивал: «Почитатели изображений, какую пользу вы имеете от этого, какие плоды это вам приносит, какое духовное преимущество вам дает то, что вы видите их?», святой Феодор Студит ответил так: «Да кто же при виде иконы, картины или статуи, которую он рассмотрел внимательно и в подробностях, не сохранил в своей душе глубокое впечатление, поучительное, если изображение поучительно, опасное, если изображение плохо? Он одержим этим впечатлением, оно преследует его даже дома и приводит его к раскаянию или возбуждает его страсти». Церковь, помещая перед глазами верующих изображение основных таинств христианской веры, благодеяний и чудес Иисуса Христа, жизнь и добродетели Богоматери и святых, имеет цель в первую очередь побудить нас к великодушию, к мужеству, к подражанию святым и через это к прославлению Бога. Иконы молча проповедуют тем, кто рассматривает их, человек наполняет себя святостью, глядя на них. Святой Иоанн Дамаскин говорил: «Когда у меня нет книг или мои мысли мучают меня, как колючки, и мешают насладиться чтением, я иду в церковь: она – убежище, открытое для всех болезней души. Свежесть красок росписи привлекает мой взгляд, пленяет мое зрение, словно цветущий луг, и незаметно склоняет мою душу к восхвалению Бога. Я смотрю на доблесть мученика, на венец, которым он награжден, его пыл разжигает во мне желание подражать ему, я падаю на пол и начинаю поклоняться Богу и молиться ему, взяв в посредники этого мученика, и получаю спасение своей души». И действительно, нет сомнения, что божественная благодать дарована тем, кто поклоняется иконам, а иконы наполняют святостью тех, кто приближается к ним с верой. Вард, один из самых ожесточенных преследователей православных монахов, который заставил защитников икон, главным образом монахов Студийского монастыря, вытерпеть самые жестокие пытки и казнил одного из этих защитников, «великого и восхитительного Фаддея», оказавшись на краю могилы из-за болезни, отправил к святому настоятелю Студийского монастыря посланца сказать, что просит прощения за свои преступления и умоляет настоятеля отвести от него угрожающую ему опасность. Получив от Варда обещание, что тот изменит свою жизнь, Феодор согласился молиться за него и добился от Бога исцеления больного. А для того чтобы вместе со здоровьем тела к Варду вернулось спасение души, Феодор послал ему икону Богоматери, которая была должна стать хранительницей Варда на всю жизнь. «Если Вы отныне будете чтить ее, если будете ей подражать, – писал он, – Вы будете счастливы во всем. Но если Вы отвергнете ее, Вас ждут ужаснейшие возмездия».
Ведь греческая церковь действительно верит, что сила, которой обладали святые, и совершенные ими при жизни благодеяния продолжают существовать в изображающих их иконах, и те таким образом становятся ценнейшим лекарством против болезней души и тела и никогда не иссякающим источником благословения. Их способность творить чудеса засвидетельствована бесчисленным множеством случаев, о которых рассказали защитники поклонения иконам и актами Второго Никейского собора. Например, изображение Креста Спасителя для верующих – «щит, доспех, трофей в борьбе против демона. Это знак, который мешает ангелу-истребителю прикоснуться к ним. Эта икона исправляет тех, кто падает, поддерживает тех, кто стоит на ногах. Она – трость для калек, посох, направляющий овец, руководитель кающихся, путь к совершенству, спасение души и тела, она отгоняет все беды, доставляет все блага.
Она обращает в бегство грех, она залог воскресения, древо вечной жизни».
Таково могущество Креста; такая сила есть и у остальных икон пропорционально тому, что на них изображено. Каждое из этих изображений Христа, Богоматери или святых вызывает страх у демонов, которые не могут выдержать их вида; демоны боятся святых и бегут даже от их тени. А иконы – тени святых и, следовательно, имеют способность отгонять демонов.
Все эти чудеса может совершить любая икона без исключения, но среди икон есть такие, от которых с наибольшей уверенностью можно ждать чуда и которые творят чудеса с особым блеском – это нерукотворные иконы (то есть не созданные человеческой рукой); и столица империи гордилась тем, что имеет много таких. Люди верили, что эти иконы созданы не кистью художника, а являются отпечатками самого своего оригинала. Византийцы, льстя себе, верили, что хранили у себя несколько таких подлинных портретов Христа и Богоматери. Другие изображения считали творениями святого Луки, который писал их с самого оригинала.
Но самой знаменитой и самой почитаемой из всех этих икон был, несомненно, Эдесский образ. У него была целая собственная история. Этот образ, отпечаток лица Христа, возникший на куске ткани, который Христос послал правителю Эдессы Абгару, затем совершил неисчислимое множество чудес и исцелил этого правителя; тот прикрепил образ вместо фрески над одними из ворот Эдессы, выставив на обозрение, чтобы чудотворному лику поклонялись все, кто входил в город и выходил оттуда. Затем образ, чтобы спасти его от нечестивого внука Абгара, замуровали в нишу, поставив перед ним светильник; через много столетий жители Эдессы, получив указание в видении, снова отыскали свой чудесный образ-защитник, и светильник перед ним по-прежнему горел. Силы этого образа хватило на то, чтобы заставить Хосрова снять осаду с Эдессы и истребить его армию; затем образ исцелил одержимую демоном дочь царя. На всем Востоке только и говорили, что о чудесах, совершенных этим образом.
Итак, для набожных византийцев иконы были каналом, по которому передаются божественные сила и благодать, никогда не иссякающим источником, из которого льются на человечество освобождающая добродетель и все блага Искупления. Иконы не создавали благодать, как это делают таинства, но наполняли души верой, милосердием, раскаянием и другими чувствами, которые предшествуют благодати и открывают ей путь в сердца. Их мистическая сила и почти священная мощь успокаивают бури, обращают в бегство демонов, устраняют болезни. Они укрепляют в душе веру и решимость следовать христианским добродетелям. Они утешают, они защищают, они дают силу против врагов спасения, они защищают здоровье души и тела. Каждый, кто почитает их достойным образом, может получить в этой жизни все милости, которые ему необходимы, а в иной жизни вечную славу.
Поэтому почитание икон было очень сильно развито в Восточной империи. Постепенно традиция укоренилась в религиозной жизни народа, и у людей возникла очень дорогая для них привычка просить у икон помощи и защиты во всех своих делах. Иконы брали с собой в поездки, они были председательницами игр на Ипподроме. Они шли в боях во главе императорских армий: Ираклий взял с собой в поход против персов нерукотворный образ Спаса, и накануне того дня, когда начал решающее сражение, этот император произнес речь перед своими солдатами, держа в руке икону Христа. В его отсутствие авары осадили Константинополь, но после сорока дней напрасных усилий были вынуждены отступить в беспорядке; их прогнала от стен «богохранимого» города не столько отвага его жителей, сколько всемогущая защита Богоматери, покровительницы столицы. Разве Пресвятая Богородица могла не ответить на мольбы своего народа? Ведь не напрасно же ее икону и иконы святых торжественно пронесли под пение псалмов и гимнов через плотные толпы умоляющих горожан? Разве она не была, как и сегодня поют греки в память об этом избавлении, той, кто выигрывает сражения, той, чья мощь непобедима? Она поистине была для империи неприступной крепостью, она рассеивала врагов, она помогала добывать трофеи.
Через триста лет после Ираклия полководец Никифор Фока приехал в Константинополь, чтобы получить за свои победы императорскую корону. Автор истории его жизни пишет: «В его лице приветствовали удачливого полководца, который восстановил славу Пресвятой Матери византийцев, божественной Богородицы, который покарал за гордыню нечестивого агарянина и на этот раз заставил Хамданида и его быстрых всадников бежать от православных полков. Первым местом, где новый базилевс остановился, сойдя с императорского дромона, быстроходного военного корабля, был монастырь Авраамия, иначе монастырь Богородицы Нерукотворной, где поклонялись знаменитому среди чудотворных икон нерукотворному образу Богоматери.
ebooksa