Итак, не в делах тех, кто занимал Патриарший престол в Константинополе, нужно искать попытки серьезного и упорного сопротивления вмешательству гражданской власти в дела религии. Когда на кону стояла только вера, как во время столкновений с монофизитами и монофелитами, и было нужно мужественно защищать права ортодоксальной истины и отстаивать для верующих свободу их совести, а для церкви ее независимость от деспотической власти императоров, это мужество главным образом проявляли, иногда с великолепным блеском, столичные монахи.
Читатель уже знает, какую большую роль эти монахи сыграли на Эфесском соборе при Феодосии Младшем. Понадобились несколько публичных шествий, которые возглавлял почтенный архимандрит Далмаций и в которых участвовали монахи из всех византийских монастырей, понадобились несколько настойчивых обращений этих монахов к императору и долгие переговоры, чтобы император согласился признать собор и его решения, в частности, восстановление в должностях Кирилла и Мемнона, низложение Нестория и возведение в сан преемника этого патриарха-еретика.
Немного позже, при Льве Первом, ортодоксальная вера внезапно столкнулась с одной из тех опасностей, которые, как казалось, она навсегда преодолела. В пылу первых сражений с монофизитами было забыто арианство, которое считалось окончательно побежденным на Востоке. И вдруг странная новость пронеслась по столице, проникла даже в уединение монастырей и взволновала весь константинопольский народ: император только что провозгласил цезарем второго сына патрикия Аспара, этот цезарь стал теперь соправителем Льва, а после его смерти должен был занять императорский престол.
А начальник имперского ополчения Аспар, его сыновья и вся его семья придерживались еретических взглядов, и это было хорошо известно жителям столицы. Что станет с православной верой, если снова арианин сядет на императорский трон и начнет преследовать православных, как раньше делали Констант и Валент? Но монахи были начеку.
Один из них, известный всем своими добродетелями и чудесами Маркелл, «святейший архимандрит» монастыря Неусыпающих, уже был знаком (если верить автору его жития) с жестокостью этой могущественной семьи. Ардабуриус, старший из сыновей Аспара, был в одинаковой степени жесток и могуществен. Спасаясь от его гнева, один горожанин по имени Иоанн укрылся в келье Маркелла, словно в неприступном укреплении. Ардабуриус узнал об этом, потребовал выдать этого человека, но не имел успеха. Тогда он перешел сначала к угрозам, а потом к насилию: он послал солдат осадить монастырь. Ночью они начали демонстрировать свои воинственные намерения; монахи, дрожа от страха, пришли к святому архимандриту и стали умолять его, чтобы он не предпочитал постороннего человека своим духовным сыновьям. Неужели он позволит разрушить до основания свой монастырь и свою церковь? Всю ночь солдаты продолжали свои угрозы, а монахи свои жалобы. Но доблестный настоятель не дрогнул и сказал, что скорее готов вынести любые страдания, чем выдать просителя. Его милосердие получило величайшую награду. На рассвете солдаты набрались решимости и попытались пойти на штурм, но вдруг на вершине монастыря появилась небесная сила, окруженная ослепительным светом, и стала метать в осаждающих горящие стрелы. Солдаты не могли сопротивляться им, не были в состоянии даже выдерживать их вид и потому опустили оружие, простерлись на земле и стали молить Бога о милосердии. Увидев это, монахи, находившиеся внутри, начали петь гимны; биограф наивно пишет, что они не ожидали того чуда, счастливыми свидетелями которого были.
Если удалить из рассказа чудеса, о которых с таким наслаждением писал автор, то святой настоятель Неусыпающих показан в нем как бесстрашный защитник угнетенного. Боязнь самой жестокой кары со стороны могущественной семьи Аспара не смогла охладить его пылкое милосердие. С не меньшим великодушием и усердием он защищал ортодоксальную веру. Узнав, что Патрикий, второй сын Аспара, провозглашен цезарем, почтенный архимандрит, как истинный ученик святого Василия, одного из самых грозных противников арианства, явился на Ипподром во главе огромной толпы протестовать против этого выбора и требовать православного цезаря. Именно Маркелл вел эту толпу, возбуждал в тех, кто шел за ним, мужество, призывал их доблестно бороться за Христа; это он от имени всех взял слово в присутствии императора и отважно потребовал, чтобы сын Аспара объявил, что исповедует истинную веру, или был лишен прав на императорский сан. Лев успокоил собравшихся торжественным заявлением, что Патрикий был избран лишь после того, как отрекся от своих прежних ошибок. В следующем, 470 году Аспар и его сыновья были убиты под предлогом, что готовили заговор против императора.
Кроме того, этот император любил советоваться с самыми знаменитыми из монахов. Он писал знаменитому столпнику Симеону, монаху Варду, Иакову Чудотворцу и святому Авксентию относительно религиозных вопросов, волновавших империю в его правление, и, в частности, об авторитете Халкидонского собора. Все они ответили, что полностью согласны со всеми постановлениями этого святого собрания. Он особенно уважал монаха Даниила, который у самых ворот столицы подражал поразительной жизни Симеона. Как некогда Илия вместе со своим плащом завещал свой дух пророчества Елисею, так антиохийский Столпник, кажется, передал константинопольскому столпнику в наследство вместе со своим монашеским клобуком свои аскетические добродетели, дар творить чудеса и восхищение стремившейся к нему толпы.
Император и члены императорской семьи относились к нему с глубоким почтением и много раз посещали его. Лев за свой счет построил для него новую колонну и считал, что долгожданный сын у него родился благодаря молитвам этого святого.
Император Зенон тоже посетил Даниила, и столпник предсказал императору, что тот скоро будет должен бежать от узурпатора Василиска, будет жить в печали, в изгнании, но потом вернется на свой престол.
Даже Василиск во время своей борьбы с православной партией не побоялся просить благочестивого столпника, чтобы тот помог ему своими молитвами против своего епископа Акакия. В это время волнения среди православных жителей столицы достигли наивысшей силы. Дело в том, что новый император, во всем верный взглядам монофизитов, восстановил на престолах патриархов Александрии и Антиохии еретиков Тимофея Элура и Петра Сукновальщика, которых раньше сместил Лев Первый. Затем по настоянию Тимофея он в 476 году обнародовал указ под названием «Энциклика», направленный против письма святого папы Льва Флавиану и против Халкидонского собора, и пожелал, чтобы все епископы подписали этот указ. Сразу же нашлись пятьсот епископов, которые поставили свои подписи под императорским указом и объявили это евтихианское постановление «божественным и апостольским».
Константинопольский патриарх Акакий, который больше жаждал милости императора, чем заботился о чистоте веры, был склонен подчиниться воле Василиска и дал обещание торжественно обнародовать «Энциклику», но тут народ и монахи, проявив решимость, напомнили ему о его долге, и в конце концов патриарх даже публично объявил себя защитником находившегося в опасности православия. Однако в душе Акакия не было огня, не было того воодушевления, которое вело вперед таких, как Василий, Афанасий, Златоуст и Кирилл, и он чувствовал, что не способен руководить теми, кто сопротивлялся претензиям императора быть учителем веры. Посоветовавшись с теми епископами, которые находись тогда в столице, он направил посланца к Даниилу Столпнику передать тому на словах, что только слово Даниила может защитить истину от кощунственной ереси и только Даниил может повести в бой те, кто будет сражаться за Христа и церковь. Святой столпник долго сопротивлялся; мольбы и слезы епископов не убеждали его покинуть ту колонну, на которой дождь, ветры и холод заставляли его тело терпеть ужасные муки, становившиеся невыразимыми радостями для его души аскета. В одну из зим ветры были так сильны, что сорвали с него одежду, и он весь был покрыт снегом и льдом. Во время этих колебаний, голос с небес приказал ему спуститься; Даниил сразу же повиновался ему и отправился в столицу. В пути он совершал чудеса, и это значило, что Бог явным образом высказался в пользу веры знаменитого столпника, даровав ему способности чудотворца. Толпа народа спешила вслед за ним, раз за разом приветствуя столпника радостными возгласами. Во главе этой процессии Даниил направился во дворец Хебдомон, где тогда находился Василиск, но приближенные не дали столпнику дойти до императора. Тогда Даниил «отряхнул со своих ног прах этого дома» и ушел, перед этим предсказав, что владыка империи скоро будет свергнут. Император вскоре испугался, что с ним может случиться несчастье из-за такого презрения к столь почитаемому человеку, и несколько раз отправлял к Даниилу посланцев с просьбами вернуться во дворец. Но святой был непреклонен, и императору пришлось самому прийти к Даниилу, упасть к его ногам и просить его о прощении. Столпник ответил ему: «Ваше смирение – лишь притворство и уловка, оно плохо скрывает вашу тиранию и вашу жестокость. Но око Бога видит все ваши преступления, и вы скоро узнаете, что Его рука низвергает могущественных». Лишь тогда император, боявшийся народного восстания, к тому же испуганный мощнейшим пожаром, уничтожившим великую библиотеку, и еще сильнее – новостью, что Зенон ведет войска на Византию, отменил свою «Энциклику» «Контрэнцикликой», в которой были осуждены Несторий, Евтихий и с ними все их сторонники, и стал демонстрировать свою приверженность православию, стараясь этим вернуть себе доверие патриарха, народа и монахов. Но его вера не была искренней, и предсказание Даниила исполнилось до конца: Зенон снова стал хозяином Константинополя и приговорил своего несчастного соперника к смерти от голода.
Итак, православие снова восторжествовало, и монахи, которых побуждал хранить верность ортодоксальной вере папа Симплиций, которыми руководил самый знаменитый из них, могли утверждать, что главный вклад в эту победу внесли они.
Но радость от восстановленного спокойствия оказалась недолгой. Константинопольский патриарх мечтал распространить свою духовную власть на все отделившиеся секты. По договоренности с патриархом Александрии, монофизитом Петром Монгом, он составил Символ веры, где были подтверждены ее положения, общие для всех общин, а Зенон издал этот символ под названием «Энотикон», что означает «Формула единства». Вначале этот указ о догмах был адресован епископам, духовенству, монахам и мирянам Александрии, Египта, Ливии и Пентаполя, но по замыслу авторов он должен был стать основой для всеобщего примирения, для соединения всех общин в одну. В этом документе император отверг все соборы, кроме Никейского и Константинопольского, и проклял всех, кто на Халкидонском или любом другом соборе думает или думал иначе, а также отдельно проклял Нестория, Евтихия и прочих зачинщиков их ересей. Но вместо того, чтобы вернуть мир, этот указ о единстве только усилил разногласия: в Александрии, Антиохии, Иерусалиме под давлением патриархов-монофизитов он привел к чисто внешнему сближению между полунесторианами, полуевтихианами и некоторыми православными, но настоящие православные и подлинные евтихиане отвергли «Энотикон», одинаково не доверяя ему; появилась еще одна монофизитская секта – акефалы, отделившиеся от патриарха и обвинявшие его в недостатке религиозного рвения, весь Восток отказался общаться с римской церковью и на много лет остался в этом расколе.
Ранее уже было сказано о том, какую роль сыграли константинопольские монахи в это очень беспокойное время, об усердии, с которым они боролись за православную веру, об их союзе с Апостольским престолом, о мужестве, с которым они принимали жестокие наказания за свою стойкость, об их неизменной верности халкидонскому учению, несмотря на предательство апостольских легатов, наперекор патриарху, наперекор императору. То, что они сделали при Зеноне, они сделали и при Анастасии, когда всем своим могуществом готовили, ни в чем не отступая от ортодоксальной истины, воссоединение церквей старого и Нового Рима.
Двадцать восемь лет правления Анастасия (491–519) включают в себя длинный ряд богословских дискуссий, жестоких дел и кровавых столкновений между представителями разных партий. Это был один из самых беспокойных периодов в церковной истории Византии. Этот император, во всем верный идеям Зенона, постепенно приближался к тому монофизитству и желал навязать его всем своим подданным. Он заявил, что требует ото всех признания «Энотикона», он приказал сжечь акты Халкидонского собора, сочинил пасквиль, в котором обвинил папу Симмаха в манихействе, отправил в изгнание православного патриарха Македония и сделал его преемником священника Тимофея, скевофилакса Великой Церкви, человека безнравственного и бесхарактерного, всегда готового по желанию одной из партий признать или отвергнуть даже самый противоречивый Символ веры. Вот, по словам Феофана, из-за каких обстоятельств Анастасий решил назначить Македонию преемника. В Византию приехали с Востока двести монахов-еретиков во главе с Севером, чтобы предложить свою помощь противникам Македония и Халкидонского собора. Анастасий, который надеялся, что вместе с ними сломит сопротивление патриарха, принял их с величайшими почестями. Но патриарх, несмотря на угрозы, не захотел общаться ни с этими монахами, ни с легатами александрийского патриарха Иоанна, пока они не заявят, что признают Халкидонский собор.
Борьба тянулась долго и становилась все ожесточеннее. Император лишил церкви ортодоксальных христиан права убежища и оставил его только церквям еретиков. В Константинополь прибыли несколько монахов из Палестины, чтобы поддержать Македония, который своим мужественным сопротивлением искупил слабость, которую проявил в день своего посвящения в сан, подписав «Энотикон». Однако та ошибка смущала патриарха и мешала ему оказывать на православную партию то влияние, которое он мог бы на нее иметь. Священнослужители и монахи, безжалостные в своем религиозном усердии, оставались под впечатлением его тогдашней, в высшей степени преступной снисходительности и не могли забыть, как возмутил их этот соблазн. Поэтому патриарх однажды решил объясниться с ними. С этой целью он прибыл в монастырь Далмация и там, в присутствии всех, публично заявил, что признает святой Халкидонский собор и считает еретиками противников этого собора. Затем он и его слушатели в зак общения вместе присутствовали на святой литургии.
Для того чтобы отомстить Македонию, император натравливал на него монахов-еретиков, вождем которых был Север. А православные верующие, которых было бесчисленное множество – игумены и монахи, женщины и дети, – все теснее объединялись вокруг патриарха. На каждое нападение противников на него они отвечали клятвой верности ему и кричали: «Время быть мучениками, не покинем нашего отца!» На оскорбления, которые противники наносили патриарху, его сторонники отвечали проклятиями в адрес Анастасия, «императора-манихейца, недостойного быть на престоле». Напуганный этим усиливавшимся брожением умов, император притворился, что помирился с Македонием. А потом, когда казалось, что их отношения снова стали мирными, он велел предъявить этому епископу, всем известному своей святостью, подлое обвинение в преступлении, на которое тот не был способен. Ночью (это время выбрали из-за страха перед народным восстанием) прелат был похищен из своего дворца и увезен в Халкидон, а оттуда в город Евхаит. Однако его изгнание не положило конец религиозным разногласиям.
Теперь император, который был уверен, что выбранный им новый патриарх не будет докучать ему своими противоречиями, дал волю своей неизлечимой страсти устанавливать догмы и начал реформировать литургию и вообще богослужение. Он послал во все церкви столицы согласованный с Тимофеем приказ добавить в «Трисвятое» формулу, дорогую для Севера и для монахов-феопасхитов. Двое из первых людей Константинополя, а именно префект столицы Платон и ее бывший префект Марин, сами поднялись на амвон в Большой церкви и пропели «Трисвятое» с евтихианским добавлением «который был распят за нас». На эти слова православные ответили пением ортодоксального «Трисвятого», и тогда солдаты ворвались в церковь, перерезали горло многим из тех, кто там был, а многих других отволокли в тюрьмы. На следующий день такая же резня была устроена в церкви Святого Феодора. Назавтра после нее все горожане должны были пройти в торжественном шествии в память о спасении столицы от облака пепла, которое едва не уничтожило ее в 472 году. Все церкви получили приказ, чтобы их духовенство пело еретическое «Трисвятое». Многие из-за страха подчинились, но монахи начали петь эту молитву в ее православном виде. Услышав их, толпа утратила прежнее воодушевление и стала кричать: «Да здравствуют православные!» Начался ужасный мятеж. Пока одни его участники ходили по городу с пением православной формулировки, другие собрались на форуме Константина, опрокинули статуи императора, встретили его посланцев градом камней, сожгли дома Платона и Марина, уничтожили сталью или огнем тех из льстецов Анастасия, которые носили монашескую одежду. Один монах из монастыря Святого Филиппа был убит за то, что был другом императора. Голову убитого надели на пику и пронесли через город, крича: «Вот друг того, кто ненавидит Святую Троицу!» Одна верная Анастасию монахиня была задушена. Оба трупа дотащили до Студийского монастыря и там сожгли. Анастасий, испугавшись, бежал в предместье Влахерны.
Мятеж продолжался три дня, и за эти дни толпа много раз кричала, что требует нового императора. На третий день Анастасий решил, чтобы удержаться на престоле, появиться на Ипподроме. Народ пришел к нему туда под пение привычной молитвы, базилевс обещал дать все, чего от него хотели, – вот только, когда люди успокоились, не сдержал ни одного обещания. Однако при этом государе мир не был полностью восстановлен; почти все годы его царствования империю тревожили перевороты.
Однако похоже, что в результате этого мятежа 512 года Анастасий на какое-то время перестал тиранить Византию своими религиозными бесчинствами. Но его взгляды остались прежними, и, хотя константинопольских монахов он больше не тревожил, православные монахи Сирии и Палестины, которые казались менее грозными, потому что были далеко, скоро стали жертвами самых ужасных преследований.
ebooksa