Отлив

– Страшное это дело, – сказал он, передернувшись всем телом.

– Да, не цветочки собирать, – отозвался Хьюиш. – Макайте перо. «Вильяму Джону Этуотеру, эсквайру. Сэр…» – начал он диктовать.

– Откуда вы знаете, что его зовут Вильям Джон? – спросил Дэвис.

– Видел на упаковочном ящике. Написали?

– Нет, – ответил Дэвис. – Еще один вопрос: что именно мы будем писать?

– А-а, мать честная! – раздраженно воскликнул Хьюиш. – Да что вы за человек такой? Я, я буду вам говорить, что писать, это уж моя забота, а вы сделайте такое снисхождение, пишите, черт возьми! «Вильяму Джону Этуотеру, эсквайру. Сэр…» – повторил он.

Капитан наконец начал почти бессознательно водить пером, и диктовка продолжалась.

«С чувством стыда и искреннего раскаяния обращаюсь к вам после оскорбительных явлений вчерашнего вечера Наш мистер Геррик покинул судно и, несомненно, сообщил вам содержание наших надежд. Нечего и говорить, мы их больше не питаем: судьба объявила нам войну, и мы склоняем головы. Уважая ваше полное право мне не доверять, я не осмеливаюсь надеяться на одолжение личной встречи, но, чтобы положить конец позиции, равномерно неприятной для всех, я уполномочил моего друга и компаньона мистера Джи Эл Хьюиша изложить вам мои предложения, которые благодаря скромности заслуживают вашего всестороннего внимания. Мистер Джи Эл Хьюиш полностью обезоружен и – клянусь Богом! – будет держать руки над головой по мере своего приближения. Остаюсь ваш преданный слуга

Джон Дэвис».

Хьюиш, посмеиваясь, перечел письмо с невинной радостью дилетанта, сложил его, потом развернул несколько раз и снова сложил, желая продлить удовольствие. Тем временем Дэвис сидел неподвижно, мрачно насупившись.

Неожиданно он вскочил. Казалось, он совершенно потерял голову.

– Нет! – завопил он. – Нет, невозможно! Это уж слишком, нам не избежать проклятия. Бог такого ни за что не простит!

– Не простит – и не надо, – возразил Хьюиш пронзительным от гнева голосом. – Вы уже давным-давно прокляты за «Морского скитальца», сами говорили. Ну, так будете прокляты еще разок, и заткнитесь!

Капитан посмотрел на него потухшим взглядом.

– Нет, – умолял он, – не надо, дружище! Не делайте этого!

– Ладно, – оборвал его Хьюиш. – Говорю вам в последний раз. Хотите – идите, хотите – оставайтесь. Я все равно отправлюсь туда, чтобы плеснуть этому гаду в глаза серной кислоты. Останетесь здесь – я пойду один. Черномазые, наверное, меня прихлопнут, вот тогда будете знать! Но так или иначе, а я больше не желаю слушать ваше идиотское слюнявое нытье, зарубите это себе на носу!

Капитан выслушал все молча, только мигнул и с усилием глотнул. Голос памяти призрачным эхом повторил ему то, что сам он когда-то, казалось, сто лет назад, говорил Геррику.

– Ну, давайте сюда ваш револьвер! – скомандовал Хьюиш. – Я сам проверю, чтобы все было в порядке. Помните – шесть выстрелов, и ни одного зря.

Капитан замедленным движением, как в кошмарном сне, выложил револьвер на стол. Хьюиш протер патроны и смазал барабан.

Время близилось к полудню, не было ни малейшего ветерка, жара сделалась почти невыносимой, когда эти двое появились на палубе, послали в шлюпку гребцов, а потом заняли свои места. Белая рубаха на конце весла служила флагом перемирия, и по их приказанию матросы, дабы шлюпку успели заметить с берега, принялись грести необычайно медленно.

Раскаленный остров трепетал перед их глазами; многочисленные медно-красные солнца, не больше шестипенсовиков, плясали на поверхности лагуны и слепили их. От песка, от воды, даже от шлюпки исходил нестерпимо яркий блеск. Но оттого, что вдаль они могли глядеть только сильно прищурившись, изобилие света словно превратилось в зловещую предгрозовую тьму.