Отлив

– Глядите сколько влезет, – продолжал Хьюиш, – страха у меня в глазах не найдете. Этуотера я не боюсь, и вас не боюсь, и всяких слов не боюсь. Вам охота их убить – это у вас на лице написано. Но вам охота сделать это в лайковых перчатках, а из этого ничего не выйдет. Что и говорить: убивать неблагородно, убивать трудно, убивать опасно, тут нужен настоящий мужчина. Вот он перед вами…

– Хьюиш! – начал капитан решительно, осекся и застыл с нахмуренным лбом.

– Ну, что там, выкладывайте! – подбодрял его Хьюиш. – Что-нибудь надумали? Другой способ нашли?

Капитан промолчал.

– То-то и оно! – пожав плечами, сказал Хьюиш.

Дэвис снова принялся вышагивать.

– Ходите, как часовой, пока не посинеете, все равно лучше ничего не придумаете! – торжествующе объявил Хьюиш.

Наступило короткое молчание. Капитана, точно на качелях, кидало до головокружения из одной крайности в другую – от согласия к отказу.

– Но все-таки, – сказал он, вдруг останавливаясь, – сможете вы это сделать? И вообще, можно это сделать? Это… это ведь нелегко.

– Если мне удастся подойти к нему на двадцать футов, считайте, что дело в шляпе, и тут уж не теряйтесь, – ответил Хьюиш с абсолютной уверенностью.

– Да откуда вы знаете? – вырвался у капитана сдавленный крик. – Ах вы, бестия, вы, наверное, проделывали это раньше?

– Это уж мое личное дело, – отрезал Хьюиш. – Я не из болтливых.

Капитана затрясло от омерзения. И может быть, капитан бросился бы на Хьюиша, оторвал от пола, снова бросил оземь и таскал бы его по каюте с исступлением, которое было бы отчасти оправданно.

Но миг был упущен, бесплодный кризис оставил капитана без сил. На карту ставилось так много: с одной стороны жемчуг, с другой – нищета и позор. Десять лет сборов жемчуга! Воображение Дэвиса перенесло его в другую, новую жизнь для него и его семьи. Местожительством их станет теперь Лондон – вместо Портленда, штат Мэн. Он видел, как его мальчики шагают в школьной процессии в форменной одежде, их ведет младший учитель и читает по дороге большую книгу. Дэвисы поселились в загородном доме на две семьи; на воротах надпись: «Розовый уголок». Сам он сидит в кресле, стоящем на гравиевой дорожке, курит сигарету, в петлице у него голубая ленточка ордена Подвязки[53] – он победитель, победитель, победивший самого себя, обстоятельства и злоумышленных банкиров. Дэвис видел гостиную с красными портьерами и раковинами на каминной полке, а сам он – о, восхитительная непоследовательность видений! – мешает грог у стола красного дерева перед отходом ко сну.

На этом месте видения «Фараллона» сделала одно из тех необъяснимых движений, которые, даже на судне, стоящем на якоре, и даже в самый глубокий штиль, напоминают о непостоянстве жидкостей, и Дэвис вдруг опять очутился в кают-компании. Неистовый солнечный свет прорывался в щели, осаждая ее со всех сторон, а клерк в весьма беззаботной позе ждал его решения.

Капитан снова принялся ходить. Он жаждал исполнения своих грез, как лошадь, которая ржет, завидев воду; жажда эта сжигала его нутро. Сейчас единственным препятствием был Этуотер, который оскорбил его в первую же минуту знакомства. Геррику Дэвис отдаст всю его долю жемчуга, он настоит на этом. Хьюиш, конечно, будет противиться, но капитан подавит его сопротивление – он уже превозносил себя за это до небес. Сам ведь он не собирается пускать в ход серную кислоту, но Хьюишу он не нянька. Жаль, что так приходится поступить, но в конце концов…

Ему снова представились его мальчики в школьной процессии, в форме, которая издавна казалась ему такой аристократической. В груди у него с новой силой забушевало сжигавшее его пламя невыносимого позора, пережитого накануне.

– Делайте как хотите, – хрипло сказал он.

– Эх, я так и знал, что вы поломаетесь да согласитесь, – сказал Хьюиш. – Теперь за письмо. Вот вам бумага, перо и чернила. Садитесь, я буду диктовать.

Капитан покорно сел, взял перо и беспомощно посмотрел на бумагу, потом перевел взгляд на Хьюиша. Качели качнулись в другую сторону – глаза его подернулись влагой.