– Какую? – почти шепотом спросил капитан.
– А вы и вправду хотите знать? – спросил Хьюиш.
Дэвис поднялся и сделал круг по каюте.
– Да, хочу, – ответил он наконец с усилием.
– Когда вас припрут к стенке, вы ведь сопротивляетесь как только можете, правда? – начал клерк. – Я это к тому, что на этот счет существует предубеждение: считают, видите ли, это недостойным, ужас каким недостойным! – При этих словах он развернул платок и показал пузырек примерно в четыре унции. – Тут серная кислота. Вот тут что, – сказал он.
Капитан уставился на него с побелевшим лицом.
– Да, это та самая штука, – продолжал клерк, подняв пузырек, – что прожигает до кости. Увидите – он задымится, как в адском огне. Одна капля в его подлые глаза, и прости-прощай Этуотер.
– Нет, нет, ни за что! – воскликнул капитан.
– Слушайте-ка, голубчик, – сказал Хьюиш, – кажется, мы договорились? Это мой праздник. Я подойду к нему в одиночку, вот так. В нем семь футов росту, а во мне пять. У него в руках винтовка, он настороже, и он не вчера родился. Давид и Голиаф – вот мы с ним кто. Если бы я еще попросил вас к нему подойти и расхлебывать кашу, тогда я понимаю. Но я и не думаю вас просить. Я только прошу смотреть в оба и расправиться с черномазыми. Все пойдет как по маслу, сами увидите! Не успеете оглянуться, как он будет бегать и выть как полоумный.
– Не надо! – умоляюще остановил его Дэвис. – Не говорите про это!
– Ну и олух же вы! – воскликнул Хьюиш. – А сами-то вы чего хотели? Убить его хотели и пытались убить вчера вечером. Вы их всех хотели поубивать и пытались это сделать, так я же вас и учу теперь, как это сделать. И только оттого, что в пузырьке у меня немножко лекарства, вы поднимаете такой шум!
– Да, наверное, дело именно в этом, – сказал Дэвис. – Может, я и не прав, но только никуда от этого не денешься.
– Медицина, значит, вас напугала, – насмешливо фыркнул Хьюиш.
– Уж не знаю, в чем тут штука, – ответил Дэвис, меряя шагами каюту, – но это так! Я пасую. Не могу участвовать в такой подлости. Чересчур для меня гнусно!
– А когда, значит, вы берете револьвер и кусочек свинца и вышибаете человеку мозги, то для вас это сплошное удовольствие? На вкус и на цвет…
– Глупость – не отрицаю, – проговорил капитан, – но что-то мне мешает вот тут, внутри меня. Согласен, проклятая глупость. Не спорю. Просто пасую. А нет ли все-таки другого способа?
– Думайте сами, – ответил Хьюиш. – Я за свое не держусь. Не воображайте, будто я гонюсь за славой, разыгрывать главаря мне ни к чему. Мое дело предложить. Не можете придумать ничего лучше – побожусь, я возьму все в свои руки!
– Но риск-то какой! – умоляюще произнес Дэвис.
– Если хотите знать мое мнение, то у нас верных семь шансов против одного, да и пари-то держать не с кем. Но это мое мнение, голубок, а я отчаянный. Поглядите на меня получше, Дэвис, я робеть не буду. Я отчаянный, говорю вам, насквозь отчаянный.
Капитан поглядел на него. Хьюиш сидел напротив; он сейчас упивался своим зловещим бахвальством, щеголял искушенностью в грехе; гнусная отвага, готовность на любую подлость так и светилась в нем, как свеча в фонаре. Страх и подобие уважения к нему, несмотря ни на что, охватили Дэвиса. До сих пор клерк вечно отлынивал, оставался безучастным, равнодушным, огрызался на любую просьбу что-то сделать. А тут, словно по мановению волшебной палочки, он превратился в подтянутого, энергичного человека с излучающим решимость лицом. Дэвис сам разбудил в нем дьявола и теперь спрашивал себя: кто усмирит его? И сердце у него упало.