Дороги в горах

22
18
20
22
24
26
28
30

Пиянтин прикуривал. Испортив несколько спичек, он согнулся в дугу, сунул трубку в лодочку ладоней, где робко затрепетал огонек новой спички. Чмокая, пососал мундштук, жадно проглотил дым:

— Ты, Васильна, депка молодой. Год мало — спрос мало… А моя шипко спросят. Моя турма не хочет.

— Да ты что? — удивилась Клава. — Ты же был вчера на правлении.

— Правление решал, а река не видал. Такой река вся конь пожрет.

Клава настойчиво доказывала, что коней следует непременно переправить. Иначе они весь корм съедят — коровам и овцам ничего не останется. А за рекой кони обойдутся на подножном.

Пиянтин усиленно сосал трубку и молчал.

Тогда возмущенная Клава побежала вверх к березе, где стояли привязанные кони. Пиянтин, поняв, что зоотехник сама поедет к табунщикам, проворно выскочил из своего укрытия, закосолапил следом.

— Клавдь Васильна! Зачем так?.. Ух, огонь! Клавдь Васильна, надо Ковалева. Пусть Генадь Василич…

— А что Ковалев, коням силы добавит? Да и нет его в райкоме.

Кони, худые, с взъерошенной шерстью, к реке спускались неохотно, а у воды встали как вкопанные. Табунщики носились вокруг, гикали, кричали:

— Гей! Но! Но!

Клава, заехав в гущу табуна, размахивала из седла хворостиной, тоже гикала и кричала. А кони либо топтались на месте, либо вскидывали большие костлявые головы, увертывались, лениво отбегая в сторону.

— Не пойдет. Она не дурной… — бубнил в спину Клавы Пиянтин.

— Да перестань! Лучше помоги. Заезжай с той стороны! Давай вон того, карего!..

Вислобрюхая вороная кобылица, зажатая с двух сторон всадниками, удивленно покосилась на Клаву грустными фиолетовыми глазами и, настороженно ступая по несколько сантиметров, подошла к воде. Понюхала воду и фыркнула, вздрогнув всем телом.

— Иди, дорогая, иди! На той стороне лучше.

Чалый жеребец, вожак табуна, будто устыдясь Клавиных слов, решительно двинулся в реку, Воронуха, немного подумав, тоже пошла. Клава, Пиянтин и табунщики — все замолкли, как по команде, все напряженно следили за чалым. Серая свинцовая вода билась ему в грудь, в бока, темня шерсть. Конь вдруг ухнулся — вода торжествующе захлестнула круп, холку, вытянула по течению пряди косматой «гривы. «Все!…» Клава зажмурилась. А когда открыла глаза, чалый, громко отфыркиваясь, плыл к противоположному берегу. За ним тянулась воронуха.

— Гей! Но! Но! — закричали враз табунщики. И кони покорно заходили в реку. А чалый уже выбрался на противоположный берег, по-собачьи встряхнулся, повернулся к реке, призывно заржал.

У Клавы отлегло от сердца, унялась внутренняя дрожь. Уверенная, что все пройдет благополучно, она отвернула своего коня от реки, въехала на пригорок. Ей захотелось подковырнуть Пиянтина. Ишь, испугался. Да если так бояться…

— Ой, вай!