Колька пришел домой, когда уже совсем стемнело. Только включил свет — на краю печи вырос пушистый черно-белый кот, просяще замяукал.
— Что, брат, проголодался? Я сам не меньше твоего есть хочу. Провозился, понимаешь, с этим трактором. Ремонтируют черт-те как, абы сбагрить.
Сняв полушубок, Колька сразу почувствовал холод. Он чертыхнулся и подумал о том, что на пороге намерз лед, дверь плотно не прикрывается. «Надо обить. Белый свет не натопишь. Там вон как дует». — Колька заглянул в печь и снова надел полушубок, чтобы пойти за дровами.
Набив печь красными лиственничными поленьями, Колька подоткнул под дрова старую газету, зажег ее, а сам уселся на низенький чурбачок, вынул из кармана папиросу. Сейчас он, пока разгорается огонь в печке, покурит, потом сварит картошку в мундире, вскипятит чай, достанет из подполья капусту и огурцы. Хлеб, кажется, есть. Зачерствел, наверное, но ничего, не старик беззубый. Да, а воды-то нет, утром извел остатки.
Колька открыл печь. Оказывается, газета сгорела, а дрова не занялись. Пришлось искать косарь и щепать лучину. О ноги терся кот, заглядывая в лицо и тихо, надоедливо помяукивал.
— Отстань! — раздражался Колька. — Ну что я тебе, понимаешь, дам? Ты же модник, хлеб не жрешь.
В тепле сразу сказалась усталость. Наломался он сегодня порядком. Ячмень сгружал, а потом этот трактор. Допоздна лазил под ним. Теперь бы не за водой идти, а горячего чего-нибудь похлебать да на боковую. Почитать перед сном… Дела… Медведю в берлоге, пожалуй, уютней. Можно поужинать у брата, да сноха стала коситься. Видно, надоел. Уж сколько раз заводила разговор о женитьбе. Вот и Геннадий Васильевич тоже… Зашел как-то, посмотрел и говорит: «Николай, какого ты черта себя и старика мучаешь? Почему не женишься?»
«Жениться! — Колька зло фыркнул, схватил с лавки ведра. — У них, понимаешь, жениться — все равно, что купить что-нибудь в магазине, ботинки или там шапку…»
Колька принес воды, умылся, помыл и поставил на плиту картошку и, усевшись, опять «подложил в печку дров. Захлопнув дверцу, он слушал, как ворчит огонь, с наслаждением разгрызая твердые лиственничные поленья. Плита сначала побурела, потом стала малиновой.
Колька посадил на колени кота, погладил его. Кот заглянул хозяину в лицо и замурлыкал. «Ишь ты, все ласку любят!»
Усталость навалилась на плечи, давила, пригибала голову. Колька слушал монотонную песню кота, а веки слипались. Сон стал желанней ужина. «Жениться для того, чтобы быть женатым, другим не мешать? Нет, так не пойдет. Лучше, понимаешь, век холостяком ходить», — думал Колька, но думал спокойно, как о чем-то далеком, постороннем. А картошка кипела, булькала…
Когда в сенях что-то громко брякнуло, Колька встряхнулся. Клава! Колька толкнул с колен кота, тряхнул еще раз головой. Нет, не сон. Она, Клава! Стоит у, порога, улыбается. На ней тот же, что и утром, полушубок с вздетым поверх дождевиком. И только шаль она почему-то заменила черной меховой ушанкой. Пожалуй, кому-нибудь постороннему Клава в своей непритязательной одежде с обветренным до черноты лицом показалась бы самой обыкновенной. А для Кольки она была лучше и дороже тысячи сказочных красавиц.
— Клава!
У Кольки кровь горячей волной бросилась в голову, мысли завихрились, засуматошились, как снежинки в пургу. Пришла! Пришла! Колька не встал, а, кажется, вспорхнул с чурбачка. Клава заслонила собой все, больше для него ничего не существовало.
— Да как ты надумала? Ветром, понимаешь, что ли?..
— Да вот шла. Гляжу — такой сиротливый огонек.
Они взглянули друг на друга и рассмеялись. И от этого смеха у Кольки сразу спало все напряжение. Ему стало легко, свободно и очень приятно. Почему-то вспомнилась школа, и он просто, как в те годы, сказал:
— Так чего ж ты замерла у порога? Проходи, разоблачайся. Теперь уж нагрелось. Вон чай закипает, картошка, должно, сварилась.
Клава не, заставила повторять приглашение. Она сняла полушубок, шапку, поправила слежавшиеся волосы и подошла к столу.
— Ты что, посуду не моешь, что ли?
ebooksa