— Участковая. Для меня это… как вам сказать. Допустим, училась я в седьмом классе, а потом перевели в четвертый. Ведь неинтересно? Вчера была трудная операция. Спасли человека. Вот в этом смысл и радость моей жизни. И еще одна причина, почему я не поехала, в совхоз: я не верю, что Петр Фомич справится там.
Валерий Сергеевич возразил, сказал, что Петр Фомич старается. По ее лицу он понял, что Татьяна Власьевна отнеслась к его словам с сомнением. «Она привыкла не верить мужу, — думал теперь Валерий Сергеевич. — А надо, чтобы поверила. Тогда исчезнут все противоречия. Да, все происходит от неверия человеку… А Грачев в самом деле старается. Понял, что оказался на краю, также, как и Кузин тогда… Да, но стараться — одно, а уметь — совсем другое. Кузин иного склада».
— Я в лавку, — сказала мать, — сахару надо и лапши. И Леночку поищу. Запропастилась девчонка.
— Леночка никуда не денется. А вот в райком заверни. Скажи там, чтоб кто-нибудь зашел.
Карповна сердито взмахнула емкой хозяйственной сумкой.
— Ты, мои матушки, как маленький. Право слово… Гнешь свое, да и только.
— Пойми, мать, я не бревно! Вот попробуй ляг суток на двое, тогда уяснишь. Человек делом живет.
— Ладно, ладно, зайду, — поспешно согласилась мать, видя, что сын порозовел ют волнения. — Я скоро.
Оставшись один, Валерий Сергеевич сосредоточенно смотрел на свои руки, лежавшие поверх одеяла. Пошевелил пальцами. Чуть отекшие, они казались короткими и чужими. Вот эти десять неказистых на вид пальцев человека творят чудеса. Они создают сложнейшие электронные машины, извлекают из струн чудеснейшие мелодии, посылают в космос ракеты. Одно только не могут — сделать более прочным, долговечным самого творца всего этого. Как бы ни была сильна медицина, ей многого еще не хватает. Да, человек все движет, все открывает, а сам по-прежнему остается слабым и беззащитным, подверженным тысячам всяких болезней, и жизнь его по-прежнему до обидного коротка.
Подаренная нам природой жизнь — единственная у нас и неповторимая. И человек рожден для земных дел. Жить надо так, чтобы оставить свой след, оставить людям память по этим вот рукам.
Валерий Сергеевич иронически хмыкнул. Прямо скажем: не очень оригинальные мысли. Разве до этого он жил не с такой же целью? Правда, были времена, когда сделанное им по указанию других было ненужным, а порой вредным. Но теперь уже многое поправилось и все поправляется… Конечно, сделано еще до обидного мало. Вот тогда проявили настойчивость с «горной целиной», избежали напрасной затраты средств и энергии. Проблему кормов требуется иначе решать. Ох, сколько тут работы! Надо ермиловский сорт двигать. Скороспелые сорта, как ничто, помогут нам вырваться из прорыва…
Возня в коридоре, а затем громкий хлопок тугой дверью вспугнули мысли Валерия Сергеевича.
— Здорово были! — раздалось в прихожей. — Карповна, что молчишь? Аль нет никого?
По хриплому, простуженному голосу Валерий Сергеевич узнал Кузина.
— Григорий Степанович! Проходи сюда. Один я.
Для больного, лежащего в постели, каждый человек — радость.
Кузину же Валерий Сергеевич обрадовался вдвойне. Раз уж он приехал в райцентр, то побывал, конечно, в райкоме, райисполкоме, встречался с председателями, в общем, как говорят лекторы районного масштаба, в курсе последних событий. К тому же для Валерия Сергеевича Кузин — не только председатель, но и человек, в судьбе которого он принимал и принимает горячее участие. И Кузин, очевидно, понимает и ценит это. Вот пришел, счел своим долгом навестить.
Кузин открыл дверь в комнату и, осторожно и необыкновенно высоко подымая обмерзлые сапоги, подошел к кровати.
— Лежишь?
— Да вот приходится… Садись, Григорий Степанович. Как это ты заглянул?
ebooksa