Пока ставили оборудование, Хэрриет, Бобби и младший Боб развлекали друг друга рассказами, кто от чего погиб.
– Я был комиком в Нью-Йорке, – начал Бобби, потирая разрубленный скальп. – И как-то раз, прямо на сцене, произошла трагедия.
– Да, – согласилась Хэрриет. – Ты вышел выступать.
– Небывалая история!
– Неужто зрители смеялись?
– Я был в ударе. Они просто по полу катались.
– Корчились в агонии.
– И когда я вышел на финальный поклон – ужас и кошмар! Работник сцены уронил со стропил тяжеленный мешок с песком прямо мне на голову. Что ж, по крайней мере, погиб я под звук аплодисментов.
– Хлопали работнику сцены, – закончила Хэрриет.
Мальчик серьезно посмотрел на Бобби и взял его за руку.
– А мне жалко, что тебя так сильно стукнули, – сказал он и чмокнул его прямо в костяшки пальцев.
Бобби застыл. Руку покалывало в том месте, где ее коснулись губы маленького Боба.
– Он у нас лизунчик и обнимашка, каких мало, – засмеялась Хэрриет. – Держится-держится, но стоит дать слабину – кинется и зацелует. – Говоря это, она лохматила волосы малыша. – А с тобой что стряслось, мелкий?
Тот поднял ладошку с обрубками пальцев.
– Папина пила порезала мне руку, и я истек кровью.
Глаза Хэрриет потухли. Она нашарила в кармане четвертак.
– Сбегай, купи шарик жвачки.
Мальчик схватил монетку и убежал.
– Нас наверняка считают безмозглыми родителями, – сказала она, глядя сыну вслед. – Но в этом не было ничьей вины.
– Разумеется.