Две недели в сентябре

22
18
20
22
24
26
28
30

Именно поэтому – исключительно поэтому – они радовались, когда он уходил, но искренне сожалели, что его не было с ними, когда они впервые переодевались в “Кадди”. Дик и Эрни представляли, с каким удовольствием их отец снял бы рубашку, не ободрав кожу на локтях, как это неизменно происходило в тесных маленьких купальнях, и с каким величественным видом он вышел бы на террасу в синем купальном костюме с желтой окантовкой.

Утро было таким жарким, что полотенца им не понадобились: полчаса они плавали, плескались, качались на волнах и барахтались в чистой теплой воде, а потом улеглись на солнце, чтобы кожа пропиталась солью.

Когда миссис Стивенс вернулась вскоре после одиннадцати с пакетом миндальных пирожных, она была потрясена: дети растянулись на пляже в одних купальных костюмах. Она сказала, что они простудятся, но они только перевернулись и рассмеялись.

Мэри принесла бутылку оливкового масла, чтобы натереть им красные пятна на груди и спине: загорать только для того, чтобы кожа болезненно слезла через несколько дней, не имело смысла. Масло не давало коже растрескаться и помогало ей приобрести тот мягкий, насыщенный загар, которым все любят щеголять, вернувшись с отдыха.

Если мистеру Стивенсу было тепло даже на открытых ветру холмах, то на пляже, где отдыхали остальные, было настоящее пекло: слишком жарко для крикета, слишком жарко даже для строительства замков из песка. Все вокруг, казалось, совсем обессилели, и тишину нарушали разве что гул быстроходного катера и перекличка купальщиков в далеком, подернутом дымкой море.

Люди тесно набились в каждый клочок тени или растянулись на солнце, карикатурно накрывшись газетами; пожилой джентльмен неподалеку от Стивенсов медленно жевал банан, а его раскрасневшаяся жена, прислонившаяся к волнорезу рядом с ним, украдкой ослабляла корсет.

– Вот оно, бабье лето, – сказал старый моряк, опершись на край лодки.

Но Стивенсы со всем комфортом отдыхали в “Кадди”, распахнув двери, чтобы при случае их овевал легкий ветерок. Было очень приятно сидеть в тени, хрустеть миндальными пирожными и наблюдать за менее удачливыми людьми, изнемогающими на солнце. Затраты на “Кадди” окупились – окупились десятикратно.

– Подумать только, как мы тут устроились! – сказала миссис Стивенс.

Однако лучшей частью утра стало его окончание, когда они вернулись в полутемную гостиную “Прибрежного” – после слепящего солнца казалось, что в ней сгустились сумерки, – повернули краник керамической бутыли в углу у книжного шкафа и наблюдали за тем, как прозрачный и прохладный имбирный лимонад медленно наполняет стаканы.

Половину они сразу же выпили – миндальные пирожные вызывают жажду, – а потом снова наполнили стаканы и поставили их на стол, чтобы выпить за обедом.

После долгого плавания в море, солнца и свежего воздуха ими овладело торжествующее, снисходительное презрение к одежде, разительно отличающееся от того раболепного преклонения перед ее властью, которое они испытывали в ненастный зимний день.

Они откинулись на спинки кресел, усталые, с гудящими после купания мышцами, и стали ждать, когда принесут обед. В доме напротив играл граммофон, и до них доносились взрывы смеха. В “Платанах”, судя по всему, отдыхала веселая компания: трое молодых людей и три девушки – а стариков не было совсем…

Вскоре после обеда Дик надел пиджак и сказал, что сходит прогуляться.

– Вернусь к чаю, – прибавил он.

Остальные немного удивились – раньше такого не бывало. Иногда Дик отправлялся на долгие прогулки с Эрни или Мэри, но никогда не уходил один – разве что когда надо было сбегать в магазин. – Папа будет около пяти, – сказала миссис Стивенс, прежде чем Дик вышел из комнаты.

– Хорошо. Я к тому времени вернусь.

– А куда ты пойдешь?

– Наверное, погуляю по пляжу. Проходя мимо окна гостиной, он помахал им и улыбнулся.

С самого приезда в Богнор его все сильнее охватывало желание выбраться куда-нибудь в одиночку. Ему хотелось кое-что обдумать, и он знал, что не сможет ясно мыслить, пока не останется совсем один.