Две недели в сентябре

До “Прибрежного” оставалось совсем немного. Скоро она вернется в свою спальню на третьем этаже – маленькую обшарпанную комнатку с кроватью и свистящим газовым рожком. Через некоторое время она заберется под тонкое одеяло и ляжет на туго натянутую простыню. На Корунна-роуд у нее другая комната. Окно выходит на стену соседнего дома, и кровать там тоже другая – Мэри будет спать в ней через два дня. А дальше ее ждет ателье на Кингс-роуд: огромное узкое окно, выходящее на рифленую железную стену гаража, и небо, которое сияет ярким белым светом и режет глаза, хотя солнце на нем никогда не появляется…

– Я не смогу прийти завтра вечером, Мэри. У нас последний спектакль, и после него надо будет собирать вещи. Было очень приятно с тобой познакомиться. Может, мы еще встретимся – если ты как-нибудь приедешь, когда я буду здесь.

Его слова все еще звенели у нее в ушах. Вдруг все пошло бы иначе, будь у нее красивый плащ? Умей она поддержать интересную беседу?

Еще несколько шагов, и она будет в “Прибрежном”. Вся семья в доме. Эрни спит; мать ждет, когда скрипнет калитка, а потом устроится в постели поудобнее и закроет глаза; Дик тихо раздевается наверху, чтобы не разбудить Эрни; отец докуривает трубку, прежде чем пойти спать.

Завтра, в последний день отпуска, она присоединится к ним, присоединится к общему заговору, цель которого – не поддаваться грусти; как и они, она сыграет свою роль. А все остальное, если получится, она постарается забыть – хотя ничего подобного больше не повторится.

Щеколда калитки была покрыта холодной росой, петли жалобно заскрипели. Прежде чем подняться по ступенькам, она на секунду оглянулась и увидела, что он стоит на дороге в круге света. Он сделал шаг вперед и помахал ей на прощание.

Глава XXXII

– Ну что ж, до свидания, Рози. До свидания, Джо. До свидания, мистер Бейкер. Смотрите, приезжайте в следующем году.

– Уж я-то приеду, не сомневайся, – отозвался Джо, – если только не выиграю Кубок Калькутты[12] и не отправлюсь в кругосветное путешествие. Что ж, до свидания, Стивенс, старина. Бывай!

Прощаться было нелегко, и мистер Стивенс вздохнул с облегчением, когда все закончилось. Створки дверей “Герба Кларендонов” захлопнулись за ним, и на него пахнуло холодом осеннего вечера.

В этот день в баре впервые разожгли камин, и они уже не сидели в своем уголке у окна, откинувшись на спинки кресел, а придвинулись к огню. Неудивительно, что, выйдя на улицу, мистер Стивенс застегнул спортивную куртку и пожалел, что не догадался надеть пальто. В воздухе висел туман: вокруг фонарей мерцали призрачные радужные круги.

Он зашагал по переулку вдоль отеля и, проходя мимо окна бара, в последний раз заглянул туда. В этом году они неплохо повеселились. Досадно, что адвокат мистер Монтегю не приехал, но зато старина Джо был тут – жизнерадостный, как всегда. Мистер Бейкер тоже составил им отличную компанию – и Рози ничуть не изменилась… Жаль, что с ними надо прощаться еще на целый год.

На набережной и близко не было таких толп, как прежде: холод загнал легко одетых людей в кафе и в разные другие места, где можно развлечься, и большинство из тех, кто встретился ему по дороге, были в пальто. Ощущение, что отпуск подошел к концу, не просто присутствовало в мыслях мистера Стивенса – этим вечером оно проникало повсюду, витало в ледяном воздухе. Теплые ночи остались позади, и наступила осень.

Отдых в сентябре был хорош тем, что все остальные тоже уезжали или должны были уехать очень скоро; возвращаться в июле было бы гораздо тяжелее – пришлось бы встретиться с оживленной толпой, приехавшей тем самым поездом, который должен везти вас домой.

Этим вечером море отступило назад и простиралось за густой чернотой берега – темное, сланцево-зеленое, тихое и враждебное. Справа лежала ровная полоса песка, где они играли в крикет и в полудреме проводили долгие часы на солнце; в темноте мистер Стивенс мог разглядеть только два столба и верхнюю часть волнореза, о которую ударялся мяч, когда они ставили калитки неподалеку. Как прекрасно пролетело время! В общем-то они почти ничего не делали – просто купались и бездельничали, – и все же отпуск прошел великолепно. Приятно было осознавать, что они по-прежнему умеют наслаждаться отдыхом, как и раньше. Конечно, временами шел дождь, но далеко не такой сильный, как в июле и августе; ни один день не пропал целиком, потому что всегда или к полудню уже прояснялось, или погода портилась только после обеда. Небольшой дождик на самом деле был даже полезен: благодаря ему они гораздо больше ценили те чудесные часы, когда припекавшее солнце прогревало до самых костей. Первая неделя оказалась лучшей: отпуск начался с трех великолепных дней подряд. Не только солнце окрасило их кожу в бронзовый цвет – ветер и даже морской туман тоже сыграли свою роль. Он посмотрел на собственные руки, лежащие на парапете и почти невидимые во мраке: они так загорели, что теперь он мог разглядеть только блестящие ногти. А две недели назад он бы явственно различил в темноте бледные пальцы. Он сделал глубокий вдох, глотнув холодного вечернего воздуха, и отвернулся. Отпуск, несомненно, пошел им на пользу.

Он пока еще не прощался с морем, когда свернул с набережной и пошел по Сент-Мэтьюз-роуд; впереди у него было целое утро, и они даже собирались еще раз искупаться, потому что, к счастью, им удалось оставить “Кадди” за собой вплоть до самого отъезда.

Сидя в кресле и докуривая трубку перед сном, он отчетливо вспомнил первый вечер в Богноре. Тогда он знал, как быстро пролетит отпуск, и представлял, как будет сидеть в гостиной в последний вечер, с удовольствием и в то же время с грустью вспоминая прошедшие дни. Как похожи были все их отпуска! Разве что приглашение на чай к Монтгомери стало для них неожиданностью, и в этом было отличие от прошлых лет. Он много думал об этом чаепитии и все еще сомневался, удачно ли оно прошло. В целом, как ему казалось, ничего плохого не случилось. Даже высказав неверную догадку о стоимости дома мистера Монтгомери, он, по-видимому, ошибся в нужную сторону и польстил хозяину. С любопытством и волнением он думал о том, что произойдет, когда мистер Монтгомери в следующий раз заглянет к ним в контору. Он обязательно захочет поговорить с мистером Стивенсом об отпуске, и это будет эффектное зрелище: другие клерки уставятся на них, вытягивая шеи, чтобы услышать, что они обсуждают, – а может, даже один из директоров будет стоять поодаль и ждать, пока мистер Монтгомери закончит…

Часы пробили одиннадцать, но он по-прежнему неподвижно сидел в кресле и размышлял. Может, все-таки лучше было бы вернуться этим утром, как они делали раньше? Это беспокойство злило его: оно было совершенно бессмысленным. И все же удивительно, что он начал скучать по дому сегодня вечером – как раз в то время, когда они обычно отпирали кухонную дверь и входили внутрь.

Сейчас он сидел бы в гостиной, перед камином, который они всегда растапливали, чтобы отпраздновать свое возвращение; усталость с дороги и тоска от расставания с морем уже прошли бы, и его мысли были бы заняты предстоящей работой в саду…

Он встал, выбил трубку и положил ее на каминную полку. Хорошо иметь дом, по которому скучаешь; дом, мысли о котором вызывают легкую грусть, когда засыпаешь не в своей постели в первый вечер после отъезда; дом, который отступает на задний план во время отпуска, а потом зовет тебя обратно, когда приходит пора возвращаться.