Он повернулся к коридору и во весь голос закричал:
– Эй, Мустафа! Кликни людей, а сам иди сюда. Живо!
Дожидаться неведомого Мустафу я не стал. Оттолкнул Бобкова и ринулся к двери, на бегу натягивая колпак. Мари обогнала меня, схватила за руку.
– Не туда! За мной, там окно!
В конце коридора действительно была штора.
Я рванул створки, перегнулся. Слава богу, внизу виднелась крыша сарая или какой-то пристройки. Я спрыгнул. Отшиб ноги, но не упал. Жесть гулко загрохотала.
В следующее мгновение рядом оказалась Мари, произведя гораздо меньше шума.
– Во двор. Потом через ограду на улицу, – быстро сказала она.
Подошла к краю. Исчезла.
Я предпочел повиснуть на руках и лишь потом соскочил наземь. Мы перебежали через открытое пространство. Давненько не лазил я через заборы, но кое-как справился.
Моя сообщница ждала меня на той стороне.
Ночная улица была пустынна.
На всякий случай мы пробежали два квартала и завернули в какую-то подворотню. От непривычки к подобного рода упражнениям я задыхался.
Мари сначала сердито процедила что-то нерусское, на букву «ф» – полагаю, выругалась, а потом еще ударила кулаком по стене. Всегдашняя холодность ей изменила.
– Выстрел мимо цели! Зибо не причастен к похищению!
– Неужели вы ему поверили? – поразился я. – Он же сам куражился перед Хвощовой: что ей теперь некому оставить свою коллекцию. Говорил: око за око. И вы видели «Храм ненависти».
– Да, он знает про похищение и злорадствует. Но это не его рук дело.
– Почему вы так уверены? И откуда он может знать?
Мари Ларр вынула и показала мне бумажку – одну из тех, что давеча просматривала.
– У него в доме Хвощовой шпион, кто-то из прислуги. Шлет донесения. Вот записка, помеченная прошлой субботой. Здесь написано… Посветите-ка.