Алексей. Вот с Михайлой Босым пошлю деньги. А писать опасаюсь.
Марья Алексеевна. А что, хотя бы тебе и пострадать. Так ничего, ведь за мать, не за кого иного.
Алексей. Что в том прибыли, что мне беда будет, а ей пользы никакой.
Кикин. Марья Алексеевна, садитесь, винца испейте али меду. Да закусите.
Марья Алексеевна садится к столу. Кикин разливает всем в стаканы. Выпивают.
Марья Алексеевна (закусывая). Ноне нельзя жить, как жилось. Содержание малое стало. Вот повар мой Чуркин знает. Он еще при царевне Татьяне Михайловне дворцовым поваром был. Скажи, Чуркин, хорошо ранее жилось?
Чуркин. У царевны Татьяны Михайловны стряпал, у царевны Софьи Алексеевны стряпал. А ноне стряпаю вверху, живу неделю, и добычи ни на копейку. Прежде сего все было полно, а ноне с дворца вывезли все. Кравчий ей, государыне, ставит продукт гнилой и кормит ее с кровью. Прежде сего по погребам было много рыбы, много и масла. Дворца приезжие говорили, что воняет. А ноне вот не воняет, ничего нет.
Глебов (захмелев). Немецкий пруссак все пожрал. Да и породу русскую пожирает. Русский барин, под стать мужику, не знал простуды и неварения, по субботам хаживал в гиену, спал ровно на сквозном ветре и на лежанке, в горнице сиживал в тулупе, на двор в мороз бегивал в халате, квас пил на молоко, чай на репу. Вот я у отца своего с трех лет познакомился с ленивыми щами, с ботвиньей, с рубцами, с киселями, с кашами, с «няней». Знаешь, как «няню» приготовить, Чуркин?
Чуркин. Как не знать, господин майор. «Няня» составляется из телячьей головы, из гречневых круп, из свежего коровьего масла. Все кладется в горшок, замазывается тестом и ставится на сутки в печь. Потом из горшка выходит кушанье, в коем мудрено решить, что вкусней — каша или мясо.
Глебов (хмельно). Правда, Чуркин. А почему же оно смешней котлетов с жабами? Спросить бы сие у наших англоманов да немцеманов. Алексей Нарышкин, острослов, хорошо на них придумал: англоман — клерк, французоман — стригун, немцеман — моренкопф. (Смеется.) И на баб придумывает: красавица — жемчужина, дурная лицом — держи вправо, распутная — лоханка. (Смеется.)
Марья Алексеевна. Ты уж, Глебов, перепил с лихвой.
Глебов (сердито и пьяно). Может быть, я напрасно излагаю, но хотел бы предостеречь тех, кои, плохо зная русское, могут подумать, что дитя был людоед и кушал нянюшку. Следовательно, это просто объяснение в непросвящении, да и куда мне учить ученых. Я не философ, а русский, и если б не родился русским, то сокрушался бы, что не русский.
Марья Алексеевна. Кого ты, Глебов, упрекаешь? Здесь все русские.
Глебов (кричит). Моренкопф! Ненавижу!
Алексей. Иван, отведи майора в диванную, сними с него мундир да стащи башмаки. Пусть проспится. (Глебова уводят.) Играйте, музыканты, играйте. Игрец получите. (Музыканты играют.)
Марья Алексеевна (Алексею). Как у тебя с батюшкой?
Алексей. Я уж не знаю. Я уж себя чуть знаю от горести. Я бы рад куды скрыться.
Марья Алексеевна. Куды тебе от отца уйти? Везде тебя найдут.
Алексей. Отец мой, не знаю за что, меня не любит и хочет наследником учинить брата моего, а он еще младенец. И надеется отец мой, что жена его, а моя мачеха, умна. И когда, учиня сие, умрет, то будет бабье царство. И добра не будет, а будет смятение. Иные станут за брата, а иные за меня.
Марья Алексеевна. Кто за тебя станет?
ebooksa