Алексей (кричит). Веселую, музыканты, веселую, спеваки!
Музыканты играют и поют.
Курочка бычка родила.
Поросеночек яичко снес.
На высоку поличку вознес.
Безрукий клеть обокрал.
Глухому в окно подавал.
Безносый табак нюхал.
Безгубый да трубку курил.
Алексей. Давай, Марья, плясать. (Алексей и Марья Алексеевна пляшут.)
Марья Алексеевна (поет).
У Спаса на Чегасах за Яузою
Живут мужики богатые.
Гребут золото лопатами.
Чисто серебро лукошками.
Ну а кашу едят ложками.
Алексей (поет).
А тпру-тпру-тпру.
А тпру-тпру-тпру.
Не вари кашу круту.
Вари кашу жиденькую, вари мягонькую.
Яков Носов (входя). Камер-курьер его императорского величества господин Сафонов.
Музыка и пение обрываются. В тягостной тишине военным шагом входит курьер в мундире офицера-преображенца. Подает Алексею письмо и бумагу для росписи. Алексей расписывается. Курьер по-военному поворачивается и уходит.
Алексей (вскрывает письмо и читает). Батюшка-государь в Москву едет.
Кикин (после паузы). Ложись, Алеша, в постель, скажись притворнобольным.
Алексей (подходит к столу, опускает голову на руки). Что я здесь такого наговорил? Как же я теперь отцу в глаза посмотрю?
Занавес
СЦЕНА 2
Та же столовая комната в теремных покоях кремлевского дворца. Утро. За столом, укрытым малиновой бархатной скатертью с золотыми кистями, сидит государь Петр Алексеевич в старом зеленом кафтане с небольшими красными отворотами. Поверх кафтана кожаная портупея. На ногах зеленые чулки и изношенные башмаки. Рядом на стуле лежит его старая шляпа. Перед Петром, опустив голову, стоит Алексей в черном сюртуке, в черных шелковых чулках, при шпаге.
Петр (с горечью). Зон, уразумел ли вконец, про што я ныне с тобой уж более часа беседую? Уж сколько лет недоволен я тобою таковым. Какого же злого нрава и упрямства ты исполнен. Сколь много за сие тебя бранивал и не только бранил, но и бивал и к тому ж столько лет почитай не говорю с тобой, но ничего сие не успело, ничего не пользуется, но все даром, все на сторону, ничего делать не хочешь, только б дома жить и им веселиться.
Алексей (не поднимая головы). Я не виноват, государь-батюшка, что таковым родился. Природным умом не дурак, но труда понести не могу из-за болезней моих, а сие в руках Божьих.
Петр. Не трудов требую, но охоты желаю, которую никакая болезнь не отлучит. Бог не есть виновен, ибо разума тебя не лишил. К тому ж немало есть людей несравненно болезненней тебя. Брат мой Иван болезненней был. Ты же хоть не весьма крепкой породы, но и не весьма слабой. Я с горечью размышляю и заключаю, что не в болезни телесной суть. Не болезнь виной, что ничем не могу тебя склонить к добру. Большие бороды тебя принуждают. Большие бороды, которые ради тунеядства своего ныне не в авантаже обретаются, к которым ты и ныне склонен, али в Москве, али в Суздале, али в ином месте.
Алексей. С Суздалем делов не имею, в том поклясться могу.
Петр. Что приносишь клятву, тому верить невозможно. К тому ж, по Давидову слову, всяк человек — ложь. Сын мой, чем воздаешь рождение отцу твоему? Помогаешь ли ты в таких моих несносных печалях и трудах, достигши такого совершенного возраста? Ей, николи! (Зовет.) Орлов! (Входит денщик Петра Иван Михайлович Орлов, рослый, плечистый, в мундире преображенца.) Орлов, покличь сюда учителя царевича, Вяземского.
Орлов. Слушаюсь, государь. (Выходит.)
Петр. Истинно святой Павел пишет: «Безумный радуется своей бедою, не ведая, что может от того следовать». (Входит Вяземский с перевязанной рукой, кланяется Петру и целует у него руку.) Расскажи, Никифор Кондратьевич, как царевич время свое проводит в обыкновенном своем неплодии.
ebooksa