Екатерина. Не в Летнем ли огороде, Петруша?
Петр. Иной раз и там. Люблю тамошние прогулки да отдых. Летний наш огород хочу сделать не хуже Версальского огорода. Из Германии липы выписал, из Голландии машину для подачи воды от каналов в фонтан. А для украшения грота хочу повелеть собрать из всех рек, находящихся в России, по пуду раковин и курьезных камушков.
Екатерина. То-то любовникам радость будет, а особенно тем, которые стыда не боятся.
Петр. Ты, мутер, не в духе. Али вновь злоковарные вымыслы обо мне говорены тебе и писаны. Кто тебе что сказал? Не пожалеть бы ему.
Екатерина (утирая слезы). Слаба я чего-то, Петруша. Может, уж не поеду сегодня. Побуду вдали от твоих шутов, придворных дураков да доносчиков.
Петр (протягивая руку назад, не глядя, берет у негритенка бокал и выпивает). Катеринушка, матка, чем тебе мои шуты не угодили? Вот Феофилакт Шапский, шут-смехотворец и обер-кнутмейстер. Две должности занимает. За палача имеет жалованье сто рублев в месяц, за шута многоутешного сорок рублев. А вот Аксинья Трофимова, подмосковная крестьянка, редкий урод с бородой. Велел я придворному художнику сделать с нее портрет в полный рост обнаженной. (Смеется.) Для академии наук… Что, шуты, умники мои, покажите себя государыне, не посрамите меня перед ней. Феофилакт, на кого одевают колпаки?
Шут. На шутов, на дураков, на плохих учеников и на отставных женихов. (Хохочет.)
Петр (смеется). Шут есть добытчик аттической соли, ибо Афины синоним остроумного. Ну-ка, покажи себя, Аксинья.
Шутиха. Шары-бары-растабары, белы снеги выпадали, серы зайцы выбегали, охотнички выезжали, красну девку испугали. (Щиплет за зад фрейлину, та визжит.)
Петр (смеется). Феофилакт, ну-тко обвенчай Аксинью с фрейлиною. Гляди, фрейлина, какая у Аксиньи борода дворянская.
Шут (льет шутихе на голову вино). Помазаю крепким вином по главе и около очей. Да будет так крутиться ум твой и такие круги да предстанут очесам твоим.
Петр (смеется). Гляди, Катеринушка, гляди. Разве не смешно?
Екатерина. Спала я сегодня, Петруша, плохо. Снова снилось, будто кричали слово «солдареф»! Что оно, сие слово, значит, не пойму, а снится мне оно так или иначе не впервой. Будто в огороде, наподобие Версальского, мы гуляем по пруду на баржах и любуемся игрой фонтанов. И множество людей. И зверь гулял на воле, белый шерстью. На голове корона, и в короне зажжены три свечи.
Петр. Я, Катенька, враг суеверий и предрассудков. Однако иногда записываю сны лишь ради курьеза. Вот видел я недавно во сне, будто пришел ко мне в дом человек маленький, сухой, бледный и убил сына моего. Я бросился на него, но маленький обратился в ветер и сказал: «Не первого и не последнего». Проснулся, плюнул, перекрестился, повернулся на другой бок и заснул. Верь, пожалуй, снам. Такой вздор иногда лезет в глаза, что и не сообразишь.
Екатерина. Видно, снится много вздорного оттого, что тяжела. Если верно, за границу едем, то уж там от бремени разрешаться буду.
Петр (целует Екатерину). Родишь мне солдатчонка, буду рекомендовать его офицерам под команду, а солдатам в братство. А за границей уж нагуляешься с дамами, посмотришь все замечательное в Копенгагене да Амстердаме.
Екатерина. Петруша, надо б распорядиться, чтоб приготовили фураж в Курляндии по рижской дороге до Мемеля для нашего обоза на сто пятьдесят лошадей. Пятьюдесятью подводами, как в прошлый раз, мне со свитой не обойтись.
Петр. Рано ты, мутер, делами-то занялась. Уж завтра делами-то займемся. Ныне собрание танцевальное да прочие потехи.
Екатерина. Езжай, Петруша, скажи, я следом. Видишь, не убралась еще.
Петр. Ну, жаль, матка, жаль. (Протягивает руку назад, негритенок вкладывает в нее бокал, Петр выпивает.) Мы тебя ждем, матка. (Уходит в сопровождении негритенка и шутов.)
ebooksa