– Да, отчасти, – согласилась Ксавьер. – И еще…
– Что еще? – дружеским тоном спросил Пьер. Казалось, он готов был полностью поддержать Ксавьер.
– Нет, это отвратительно, – сказала Ксавьер, закрыв лицо руками. – Я отвратительна, оставьте меня.
– Да ничего тут нет отвратительного, – возразил Пьер. – Мне хотелось бы понять вас. – Он заколебался. – Это была маленькая месть за то, что Жербер не был с вами любезен в тот вечер?
Ксавьер открыла лицо: она казалась весьма удивленной.
– Но он был любезен, во всяком случае, так же, как я.
– Так, значит, это не для того, чтобы обидеть его? – спросил Пьер.
– Конечно нет. – Поколебавшись, она произнесла с таким видом, словно бросилась в воду: – Я хотела посмотреть, что из этого выйдет.
Франсуаза глядела на нее со все растущим беспокойством. Лицо Пьера отражало такое пылкое любопытство, что его можно было принять за нежность; неужели он соглашался с ревностью, извращенностью, эгоизмом, в которых едва прикрыто признавалась Ксавьер. Если бы Франсуаза обнаружила в себе зачаток подобных чувств, с какой решимостью она поборола бы их. А Пьер улыбался.
Ксавьер внезапно возмутилась:
– Зачем вы заставляете меня говорить все это? Чтобы сильнее презирать меня? Но вы не сможете презирать меня больше, чем я сама себя презираю!
– Как вы могли подумать, что я вас презираю! – сказал Пьер.
– Вы правы, если презираете меня, – продолжала Ксавьер. – Я не умею вести себя! Я всюду приношу вред. О! На мне лежит проклятие! – со страстью простонала она.
Опершись головой о банкетку, она обратила лицо к потолку, чтобы помешать литься слезам; шея ее конвульсивно вздрагивала.
– Я уверен, что эта история уладится, – настаивал Пьер. – Не отчаивайтесь.
– Дело не только в этом, – проговорила Ксавьер. – Тут… все. – Устремив в пустоту непримиримый взгляд, она тихо сказала: – Я сама себе противна, я в ужасе от себя.
Мало-помалу Франсуазу тронула ее интонация; чувствовалось, что слова эти не только что родились на ее губах, она исторгала их из самой глубины своей души; должно быть, во время долгих часов бессонных ночей она горестно их перемалывала.
– Вы не должны, – уговаривал ее Пьер. – Мы, кто так вас ценит…
– Не теперь, – едва слышно прошептала Ксавьер.
– Ну что вы, – возразил Пьер, – я хорошо понимаю помутнение, которое на вас нашло.