Дача на Петергофской дороге,

22
18
20
22
24
26
28
30

По виду гитары можно было заключить, что на ней упражнялись частенько.

— Не поёшь ли ты? — спросил я своего приятеля, который что-то мурлыкал.

— Если не боишься, изволь — спою, — отвечал он мне.

— Ничего. Я довольно смел.

Иван Андреич начал настраивать гитару, и это продолжалось почти целый час. Я потерял надежду услышать что-нибудь, но наконец он откашлялся и вздохнул так мощно, что я приготовился услышать громадный голос. Но друг мой, к удивлению моему, запел тихо и сиповато. Поглядев на него, я догадался, что имею дело с любителем, который вполне уверен в приятности своего голоса и уменье владеть им. Верхние ноты улетали у него в нос, как дым в трубу. Вообразите себе плотную фигуру в белом балахоне, гитара подпрыгивает на полном животе при всякой энергической ноте, брови подымаются кверху, глаза закрываются, жилы на шее синеют и как будто припухают. Не знаю, может быть, я был в излишне веселом расположении духа, только мне очень смешон показался певец, и когда в самом патетическом месте его светло-серые глаза увлажились слезой, я едва удержался от смеха и сказал:

— Как ты хорошо поешь!

Он не заметил иронии и продолжал петь.

Любитель чего бы то ни было — тот же пьяница, стоит ему глотнуть каплю, чтоб забыть о мере. Так точно и мой приятель пропел мне множество романсов и малороссийских песен. Меня удивило, что он пел те же песни, что и Феклуша. Но его пение было жалкая пародия на нежный голосок девушки. В заключение певец пропел: «Ой вы уланы», притопывая каблуками, присвистывая и прищелкивая языком. Я взял поскорее лист «Московских ведомостей» и притворился читающим. Иван Андреич сделался мне противен; в эту минуту Феклуша живо представлялась моим глазам, свеженькая и грациозная!

Побродив по комнате, владелец села Уткина уселся опять на диван и стал без толку фантазировать. Удаль прошла в нем, он весь насупился и так погрузился в свои фантазии, что муха, обегав все его обширное лицо, расположилась было уже спать на его носу; но вдруг он словно очнулся: бросил гитару на диван и сказал мрачно:

— Я думаю, я тебе надоел.

— Ты хозяин дома, — отвечал я.

— Спасибо за откровенность, но, право, не знаю, как тебя развлечь… в карты не играю.

— Ты и так устал, развлекая меня, — заметил я.

— Ты все такая же шпилька, как был.

— Нет, право, я был поражен твоим талантом; а кто давал тебе уроки пения и музыки?

Иван Андреич сконфузился и с минуту молчал, потом заметил с упреком:

— Не нравилось, сказал бы, я бы перестал! Это, брат, не по-дружески!

Мы переменили разговор. После ужина я, однако ж, не утерпел и завел опять речь о Зябликовых.

— Ах, я и забыл тебе сказать, что в П*** я случайно познакомился с твоими соседями.

— С кем? Их много у меня.