Мистер Морг

— Кажется, мы приехали, — сказал Мэтью, договаривая то, что хотел сказать Оберли, когда голова кучера исчезла и он вплотную занялся лошадьми.

Укутавшись от пронизывающего холода и взяв кожаную сумку со своими вещами, собранными в расчете на две ночи, Мэтью последовал за Оберли вверх по склону. Их сапоги хрустели по ледяной корочке. По-прежнему лил холодный дождь, постукивая по загнутым полям треуголки Мэтью. Сапоги его скользили, и несколько раз он чуть не ударил в грязь лицом — причем в буквальном смысле. Когда они поднялись на вершину холма, Мэтью разглядел сквозь деревья очертания огромного особняка (его размеры можно было бы назвать чудовищными). В некоторых окнах горели свечи, большинство же остальных были угольно-черны. Над остроконечными крышами возвышалось с дюжину каменных труб, но только из двух шел дым. Громадный дом был похож на чудище, и зверь этот явно умирал. Когда Мэтью и Оберли приблизились к нему, эксперт по решению проблем увидел засохшие деревья, стоявшие вокруг, и мокрые темные камни, покрытые мертвыми безлистыми лозами, напоминавшими коричневую паутину, сплетенную пауком такой же чудовищной величины, как дом. Мэтью решил, что одну ночь в таком месте еще можно провести, но вторую? Нет уж.

Они подошли к парадному входу. Оберли ударил два раза дверным молотком, сделанным в форме куска угля. Ледяной дождь лил не переставая, и камзол Мэтью покрывался коркой. Наконец отодвинулся засов, дверь открылась, и из-за нее выглянула худая женщина с тугим узлом седых волос и скорбными, но настороженными глазами. На ней было черное платье с серым кружевом, в руке она держала подсвечник с тремя свечами.

— Со мной тут человек, — сказал Оберли.

Этого простого объяснения, видимо, оказалось более чем достаточно: служанка с лицом, похожим на мятый кошель, кивнула и сделала шаг назад, давая им войти.

— Сэр? Я отнесу это, — сказал слуга, появившийся из тьмы, тоже с горящей свечой, и забрал у Мэтью вещи.

Прежде чем уйти, он помог Мэтью снять камзол и взял у него треуголку.

— Как он, Бесс? — спросил Оберли у служанки после того, как была закрыта дверь и задвинут засов.

— Совсем плох, — ответила женщина, чьи тонкие губы лишь едва шевельнулись, чтобы выдавить эти слова.

— Тогда мы пойдем к нему. Пойдемте, мистер Корбетт?

— Пойдемте.

Как будто у него был выбор.

— Бесс, принесите мистеру Корбетту горячего чаю. И наверное, тарелку кукурузных лепешек с ветчиной. Я уверен, что они сейчас нашему гостю не помешают. — Служанка двинулась прочь через холл, а Оберли взял со стола горящую свечу в оловянном подсвечнике и сказал: — Следуйте, пожалуйста, за мной.

Прозвучало это не совсем как приглашение — скорее, как призыв исполнить священный и страшный долг.

Мэтью последовал за Оберли по коридору, уставленному доспехами. Пламя единственной свечи отражалось в шлемах и нагрудниках. У Мэтью мелькнула мысль о том, что такие латы создавались для защиты тела от сокрушительных ударов меча. А тело лорда Бродда Мортимера сейчас уже невозможно чем-либо защитить. Страшная болезнь как будто давила своей тяжестью на всех в этом доме. В воздухе, как зараза, висела какая-то безнадежность. От внимания Мэтью не ускользнули головы оленей и диких кабанов, целая выставка скрещенных мечей на стене и коллекция мушкетов в стеклянной витрине. Когда-то лорд Мортимер был охотником, полным жизни, человеком действия. Но теперь в углу тикали позолоченные старинные напольные часы, и звук каждой уходящей секунды казался громким, как выстрел.

Коридор стал шире, впереди показалась лестница. Мэтью поднялся по ней вслед за Оберли, и вскоре они были у двери. Слуга повернул ручку, и Мэтью вместе с ним вошел в комнату, где даже самый мягкий свет, казалось, грубо нарушал покой умирающего.

В спальне горело несколько свечей. Комната была просторная, на полу лежал ковер, красный цвет которого подчеркивался золотой каймой. Мебель была темная, тяжелая. Под высоким потолком с открытых балок свисали флаги, украшенные, возможно, эмблемами коммерческих предприятий и доходных промыслов. На стенах висели огромные картины. Тут трехмачтовый корабль сражался с волнами на фоне залитого лунным светом неба, там четверо джентльменов сидели за столом с кучей золотых монет посередине, поглощенные какой-то карточной игрой. От двери до кровати с балдахином было так далеко, что тут, казалось, вполне могла бы пригодиться карета. Рядом с кроватью в круге света стояло черное кожаное кресло, и когда вошел Оберли, а за ним Мэтью, навстречу им с этого кресла поднялся человек с серебристыми волосами, одетый в серый сюртук.

— Доктор Захарий Баркер, — представил его Оберли. — Все последние дни он здесь, рядом с моим хозяином.

Они подошли к кровати. Баркеру было лет шестьдесят, он был подтянут, спину держал прямо, на нем были очки с квадратными стеклами. Серебристые волосы падали ему на плечи. У него был волевой подбородок и голубые глаза — молодые, ясные, умные. «Это не сельский врач», — подумал Мэтью. Скорее всего, он из Бостона, а может быть, его даже выписали из Англии.

— Добрый вечер, — сказал Баркер, кивая Мэтью. Взгляд у него был любопытный, но не бесцеремонный. — А вы…