Дом на Сиреневой улице,

22
18
20
22
24
26
28
30

«Свою», – она отметила и это незначительное слово.

Конечно же, у молодой художницы ещё не было своих детей. Друг имел в виду отказников из детского дома, где в рамках благотворительной программы Ульяна рисовала нескольким из них портреты. Но не просто портреты, а детские мечты. Кто-то видел себя принцессой, кто-то кентавром или рыцарем, мальчишки постарше представляли себя спасателями в красной бейсболке или накачанными красавцами на собственной яхте. Каждый желающий составлял свое описание и присылал Ульяне.

И лишь по этому описанию она могла настолько правильно прочувствовать этих детей, что к ней стали приходить все новые и новые сиротские мечты, которые она «исполняла» с полной отдачей. Отправляя рисунки почтой, неизменно вкладывала в посылку небольшие подарки.

Филипп был в курсе, потому что именно он и надоумил ее поучаствовать.

С тех пор они с Филом созванивались еще много раз, разговаривая часами напролет.

Первым всегда звонил он.

А однажды Ульяна позвонила сама, за советом или поддержкой, она не знала.

– Финист, прием… – прошептала она.

– Прием, моя дорогая. Что случилось?

Она рассказала, что тот детский дом при поддержке администрации устраивает мероприятие. Ульяну очень ждут, как почетного гостя. Они просят ее расписать стену в холле, а, главное, лично пообщаться с детьми. Будет пресса, музыка, люди…

– Это же отлично, – перебил Филипп. – Ты понимаешь, это самая лучшая награда за твое творчество! Не гонорар, не подарки! Поздравляю! Я бы даже приехал!

– Нет! Я ни за что не пойду! – воскликнула Ульяна, еще не успев осознать его последнюю фразу. – Стой, что? Ты правда приедешь?

– Отвечу, если объяснишь, почему задумала пропустить такое событие?

– Я… не выходила из дома уже два года… И… Ну… Я никак не могу этого сделать… Тем более, прийти туда, где шум и столпотворение.

– Понятно, – он внимательно ее выслушал, после чего явно попытался сопоставить три образа: который он создал сам, который создала она, и тот, который реальный. – А как так получилось-то?

И Ульяна поведала о том, как в пять лет она потерялась на огромной площади. Оставшись один на один с открытым миром, мигом вспомнила все страшилки, что ей без конца вдалбливали родители: с незнакомцами не говорить – они опасны, а милиционер однажды заберет ее за то, что не слушалась и плохо ела. Ничего нельзя трогать, кругом зараза и болезни, от которых можно умереть.

В тот день она спряталась и буквально онемела, только бы ничего не совершить из запретного списка.

Спустя много лет в школе на последнем звонке у нее случился первый серьезный приступ паники. Стояла жара, колонки хрипло надрывались музыкой, потные школьники толкались… Ее душила блузка, душили даже бантики – она словно чувствовала натяжение косичек каждым волоском. Цветы слишком пронзительно пахли, а ленточка через грудь казалась удавкой.

Таких приступов было еще три в течение первого курса в колледже. Родители, заметив, что их дочь становится все более замкнутой, уговорили ее посетить специалиста, который в итоге повесил на нее бирку «агорафоб» и предложил системное лечение. Девушка отказалась и перешла на заочную форму обучения.

Разумеется, позже Ульяна пыталась вытравить из себя этот недостаток, обратившись-таки за помощью психиатра, благо тот жил в том же подъезде, что и она.