– Конечно, тебе виднее, – продолжала Мирана. Её сутулая осанка вдруг на глазах выровнялась, потеряв полвека, а может и больше. – Старики, как этот закат, Валта, вся их жизнь на ладони, вот протяни руку и возьми. Читай, листай с самого небесного верха до горизонта, до финишной прямой.
Валта заворожено внимал звуку голоса. Вслед за молодецкой осанкой голос Мираны зазвенел чистым переливом колокольчика юности – бабушка уже не была таковою, под старой оболочкой, как в коконе гусеницы, пульсировала живая энергия молодости.
– Каждый вопрос требует ответа. Зачем? Чтобы выявить истину, Валта. Мудрость рождается из копаний, долгих, бесконечных тяжёлых махов лопатой. Каждый взмах – догадка. Пока не уткнёшься в клад. Так вот, пока ты ещё мал для лопаты, но на её взмахи твоя душа отзывается, я же гожусь на роль землекопа. Всё, что тебе остаётся, Валта, принимать комья и раскладывать их ровными рядками.
Внук нервно сглотнул подступившую слюну. Вот и бабушкина кожа, обвислая на шее и высохшая до тонкого в пятнах папируса на руках, подтянулась и увлажнилась молодостью. Ни следа того, что звало себя дряхлостью, сущей старостью. И запах не тот, не сухой и кисло-пыльный с душком отмирания – тело Мираны источало свежую сладость бодрости с щекочущей нос перчинкой.
Валте нестерпимо захотелось, чтобы эта юная незнакомка, впившаяся в гаснувший закат своим туманным взором, повернулась, а старость вновь чертила линии отживших эпох на привычном лице Мираны.
– Мудрость не всегда ясна как сегодняшний день и сладка как малина за нашим домом, Валта, – продолжала исторгаться звучная мелодия изо рта молодой Мираны. – В одиночку истина горче полыни и острее красного перца, беспощаднее огненных стен и безразличнее северных льдов. Но из уст старика, как правило, мудрое слово звучит, как завет мертвеца: занудно, ненужно и напрасно. И знаешь, что, Валта, пройдут годы, десятки лет, и однажды тебе настанет пора делиться нажитой премудростью. Уж ты сам сломаешь голову, как её преподать – под каким соусом или сиропом, – чтобы она прижилась и переварилась в сердце твоего внука. Только тогда, на своём горизонте, ты невзначай вспомнишь. Не всю меня, нет, но частичку, возможно имя. Это и будет ключиком к тайнам, которыми ты примешься делиться. Только не всё сразу, по крупице, по зёрнышку, чтобы не вспугнуть любопытную птаху внутри твоего наследия.
Вот и закат обрёл цвет сливочного масла со слабым размытым золотистым кантом у горизонта. Отчего-то в последних сполохах мальчик затревожился, как никогда в жизни, пусть та ещё и была коротка по меркам взрослых.
Тени подкрались и окружили их, набросив на лица дрожащие, дымчатые вуали. Мирана наконец оторвала взор от дали и устремила на лицо внука, что белело в близящейся тьме, подобно холодной луне в ненастную ночь.
Наваждение пало – перед Валтой как и прежде была его бабка Мирана, сутулая, с морщинистым лицом. Лишь глаза сверкнули пронзительно.
– Что? Напугала тебя старая бабка? – усмехнулась женщина. Старость вытравила мелодичность колокольчика в её голосе. – Не боись, внучок, тебе так долго до твоего горизонта. Ещё столько дорог пройти, рек переплыть, неба перепахать. А мой, вот он, там, до него рукой подать. Но не завтра, и не послезавтра уж точно.
Валта вдруг набрал в лёгкие воздуха, ещё тёплого, не остывшего в последний вечерний час, и осмелился:
– А если смешать чёрный с белым, тогда что получится?
– Хороший вопрос, хороший вопрос, – улыбнувшись, задумалась бабка Мирана, но её заминка оказалась скоротечна, как закат. – Игра в жизнь, вот что выйдет из этой мазни. Чёрный и белый – цвета мертвых. А мертвецы не способны жить, они только существуют, играют в жизнь.
Ну вот, подумал Валта, снова-здорово, опять знакомая шарманка. И тут его сотрясло: но ведь сегодня не пасмурно, так отчего в голову бабки Мираны червяком просочилась угрюмая мысль?
– Но мы не мертвы, – жалобно отверг её истину его слабый голосок.
– Разве? Доказательств жизни нет, Валта, – по щекам мальчика пощёчинами прошёлся сухой шелест её безжалостности. – А вот смерти – хоть отбавляй.
Внук беспомощно окунулся внутрь, но уныло сознался себе: старая карга вновь права, ни единой зацепки в опровержение её слов у него нет.
А она вновь включила внутри провидицу и чтеца людских страхов, обдав сверху юным озорным взглядом.
– Но с другой стороны, только мёртвые знают цену жизни и ею играют на полную катушку, бесшабашно, без оглядок назад. Идём в дом, Валта, на улице чернеет.
Наверное, она оговорилась и вместо «чернеет» имела в виду «темнеет». Но из окна, стоя в центре залитой искусственным солнцем комнате, Валте превосходно виделось, как узкая, едва проступавшая линия горизонта набухла и впрыснула в мир тьму, очернив воздух улицы.
ebooksa