Истории-семена

– Фло… Лоретта, – слабо позвала сестру утопленница.

Грозовые очи заблестели от влаги.

– Я здесь, здесь, Лори! – вне себя от радости прокричала златовласка.

– …где…? – сорвалось с едва алевших губ, к которым подступила жизнь.

– Создатель Всещедрый! Ты жива! Ты здесь, со мной! – не расслышала вопроса младшая сестра.

– …где он…Флоретта?

Когда что-то слишком волновало Флоранс, она оставляла ласковость и была строга, а иной раз и сурова, как теперь.

– Корабль? – понимая о сути, замялась Флоретта Д,Оранж. – Он утонул, мы налетели на риф и …

– Это я помню, сестрица, – не дала сказать дальше крепнувшая на глазах старшая сестра. – Ты знаешь… где он? Не лги, прошу.

Как сказать? Как жить без сердца?

Но тут сама Флоранс ощутила на руке его пальцы, холодные, чужие. Хрип, а затем вой вышли из её горевших от соли недр. Она не желала смотреть туда. Нет. Не увидеть в его глазах живое мерцавшее море. Но и сбросить лёд его пальцев с себя она тоже не смогла. Последний дар глубин, прощальное объятие.

Три фигуры, три жертвы неумолимого шторма, у самой кромки пенной воды застыли в вечности. Две жизни и смерть. И в трёх душах застыло, словно в янтаре: как жить дальше без сердца? Смерти подобно.

Обмен

Ту деревушку хранила сама тайна, мрачная и древняя как мир, созданный Творцом. Ни на одной достоверной карте и, уж тем более, на тех, коими украшали детские книги, не значился даже маломальский намёк, где скрывалась Эцэль-Эб.

В краях, где вырос Виланд, говаривали: случайностей нет – либо тебя пометил перст ведьмы, либо рогатый бог на тебя наплевал и решил забыть о твоей никчёмной шкуре. В случае с Эцэль-Эб точнее не скажешь.

Бродягу Виланда, величавшего себя не иначе, как странствующим любознателем, случаем занесло в местечко, надёжно схороненное плотной оградой Тесного леса. Тисы там возвышались до небес и росли так близко друг к другу, что ходить меж них было удовольствием сомнительным. А потому вглубь никто из местных не совался. Но Виланд ухитрился каким-то известным ему способом, – а может, то был перст ведьмы, как знать, – выйти на узенькую, но вполне сносную тропинку, что змейкой-лентой привела его к неизвестной деревеньке.

Эцэль-Эб оказалась внушительным поселением для сердцевины Тесного леса. Виланд в изумлении озирал крепкие, словно грибы, липшие друг к дружке дома, которым не было счёту. Чуть позже ему стало известно, деревня, подобно пчелиному улью, насчитывала чуть более шести сотен жилищ. И это, не считая коровников, овчарен и птичников. Случайному гостью оставалось лишь диву даваться: как о столь крупном населении ничего не было известно местным, которым преградой выступала лишь стена тисов? Действительно, по каким-то своим причинам местные не совались далеко в лес, выдумывая предлоги один другого нелепее. Но никто и словцом не ронялся о людях, живших в гуще Тесного леса.

Правда, иной раз редкий незнакомец околачивался у тенистой опушки, растерянный и подавленный. Но вдоволь побродив около тисов и наспотыкавшись об их вздыбленные корни, убирался восвояси, откуда пришёл.

Виланда встретили в Эцэль-Эб так, словно ждали всю жизнь его прихода. В самом большом и просторном доме, жилище Ансельма – пастыря деревушки, устроили торжество в честь пришлого гостя. Во главе стола усадили Виланда, а подле него – Росвиту, юную дочь хозяина дома.

– Но где же ваши старики? – поинтересовался в разгар застолья у очаровательной соседки Виланд. – За столом я вижу лишь молодых да юных, но ни одного седовласого старца, ни одной согбенной летами старицы.