В Германии при подавлении крестьянского восстания 1525 года казнили более 100 тысяч человек.
На счету английской королевы Марии Тюдор – «Кровавой Мэри» (1553–1558) почти 90 тысяч жертв.
За годы правления ее преемницы Елизаветы, оставшейся в истории как «королева-девственница» (1558–1603), в Англии было казнено 89 тысяч человек. Хотя период называли «золотым веком», прекрасной «Елизаветинской эпохой».
Чуть позже «демократичный» Оливер Кромвель, который объявит Англию республикой, уничтожит, по подсчетам ирландских историков, каждого седьмого ирландца.
Во Франции «черная королева» Екатерина Медичи и ее сын Карл IX за одну Варфоломеевскую ночь (24 августа 1572 года – кстати, год роспуска опричнины) в одном только Париже перебьют около трех тысяч гугенотов и еще порядка 30 тысяч – по всей Франции.
Почти за век до Грозного великий инквизитор Испании Томас Торквемада сжег на кострах инквизиции больше 100 тысяч человек.
А число жертв, казненных в период опричнины, по самым распространенным оценкам историков – 3–4 тысячи человек. Иногда «округляют» до десяти тысяч.
Но и этой временной и несопоставимой в своих масштабах с тем, что творилось по миру, вспышки насилия Грозному не смогли простить. Нарушивший свою клятву и Богом данное призвание царь навсегда оказался вычеркнут из народной памяти. Опричнина и ее методы стали больше чем потрясением, они были нарушением какого-то очень важного – может быть, несформулированного – завета между Богом, народом и царем. Задуманная как искоренение крамолы и предательства, опричнина в народном сознании оказалась предательством еще более страшным – предательством царских обетов, предательством царем своего народа. Предательством того нравственного народного идеала, который в русском самосознании сконцентрирован в правителе страны.
И теперь едва ли кто вспоминает великие достижения эпохи Грозного, либо способен оценить вызовы, на которые пришлось отвечать этому царю. Видят прежде всего непростительную опричнину. Объяснение этому, вероятно, во фразе апостола, впитанной нами на ментальном уровне:
Опричнина не достигла ни одной из поставленных перед нею задач. Царь хотел получить более боеспособную армию, но ни выиграть Ливонскую войну, ни остановить натиск татар на южные области России опричникам не удалось. Чудовищное разорение Москвы Девлет-Гиреем в 1571 году стало тотальным позором опричной армии. Символично, что тогда напрочь сгорел московский опричный дворец государя на углу Воздвиженки и Моховой. В нем расплавились даже колокола.
Чудом уцелевшая русская государственность, видимо, заставила царя одуматься. После ухода крымчаков началось расформирование опричной армии. И уже через год после московского разгрома объединенная русская армия разбила того же Девлет-Гирея у Молодей.
Страшными нападениями от внешнего врага Промысл вел нас к единению и избавлял от опричного разделения страны. Вскоре опричнина будет упразднена, и даже упоминание этого слова запретят!
Но последствия драматической ошибки будут отзываться еще столетия. Косвенно опричнина стимулировала одно из самых горьких и сложных явлений нашей истории – крепостное право.
Рождение крепостного права
Корпус элитных бойцов-опричников требовал хорошего «прокорма», их надо было наделить землями – богатыми, плодородными, приносящими доход и, конечно, со множеством трудящихся на них крестьян. А в центре России таких земель уже очень не хватало. Имения стали отбирать у прежних владельцев и отдавать опричникам.
Взамен же обобранным хозяевам вручали наделы где-то на диких полуосвоенных окраинах страны – что больше походило на ссылку или наказание. Раскол и напряжение в стране стали нарастать.
Сформировавшееся уже в конце этого, XVI века, крепостное право во многом вырастет из порочной практики перераспределения земель между старой и новой элитой – земщиной и опричниками. А еще оно будет вызвано самими условиями жизни той поры.
Можно сколько угодно сокрушаться о периоде крепостного права как об очевидной несправедливости нашей истории, но надо всмотреться в его истоки: страна, ведущая несколько войн одновременно, отстаивающая Запад, рвущаяся на Восток, защищающая себя от набегов с Юга и потерявшая население на Севере; страна, погрузившаяся в тотальную хозяйственную разруху, переживающая полное крушение системы сбора налогов, голод, чуму и прочие эпидемии; страна, впавшая в политический кризис от измен элит, находилась реально на краю гибели. Многие уезды и волости «запустели».
А ведь земля и люди на ней кормили помещиков-дворян – тех, кто нужен стране на военной или гражданской службе. Так складывалось веками: с дворянами рассчитывались землей. Дворян становилось все больше, а свободной земли – все меньше. Тогда помещикам стали отдавать землю с живущими на ней крестьянами. Люди оставались свободными, но обязанными временно отчислять долю заработанного – иногда деньгами, но чаще самим продуктом их труда – не в государственную казну, а в пользу помещика. Ни о каком рабстве тут речи не шло. Жители ни при каких обстоятельствах не считались собственностью помещика, а были свободными гражданами, которые потому только платят свой налог, что сам помещик работает на государство.