Никон – тот уникальный (для российской истории) Патриарх, который получил от Алексея Михайловича наименование «Великий Государь». По сути, это было приближение Патриарха к царскому званию, и не только на словах. Когда царь уезжал из Москвы – например на войну, оставлял Никона фактически главой правительства.
Элитам не очень нравилось возрастающее влияние Церкви на государственную жизнь. Хотя, как водится, при таких разговорах никакого влияния на государство у Церкви не было – а был лишь его мираж, выдаваемый боярами за почему-то большую угрозу, за амбиции властолюбивого Патриарха. Привычное дело!
Никон и впрямь был очень неуступчив. Например, он принял в штыки Соборное уложение 1649 года, согласно которому доходы от эксплуатации монастырских вотчин поступали в государственную казну, а дела судов церковных стали передаваться в мирские суды. Были ли у Патриарха основания для недовольства уложением? Конечно, ведь оно вело Церковь в подчинение к государству.
Здесь Никон был прав – он удерживал страну от будущей ошибки Петра, который скоро окончательно подчинит себе Церковь и сделает ее – свободную по сути – государственным ведомством. Это отразится на сознании и духе народа, что приведет через 200 лет к революции.
Так, с помощью бояр, постепенно холодели отношения царя и Патриарха. Царь отменил некоторые распоряжения Никона, стал назначать священников и игуменов без согласования с ним. Они так не договаривались! В свое время успешный игумен Никон решился на уговоры царя взять патриарший жезл – лишь с тем условием, что царь не вмешивается в дела Церкви. Это вообще очень важное условие их сосуществования. Лишь свободная от опеки государства Церковь может являться в полном смысле совестью этого государства и нации.
Наконец, летом 1658 года между царем и Никоном произошел открытый разрыв.
Патриарх хорошо понимал, чем может закончиться этот конфликт. Память о Смутном времени была еще очень свежа. Он же уже видел, как общество, столь чутко и религиозно, столь трепетно и напряженно хранящее сознание своего мистического предназначения, даже на небольшие обрядовые правки ответило трагедией раскола. Можно только догадываться, какова была бы судьба страны и народа, если бы Патриарх избрал путь открытого сопротивления, публичного обличения и жесткого противостояния светской власти.
После длительных молитвенных размышлений он выбрал единственно возможный для себя путь: незаконным притязаниям не подчиняться, в открытое противостояние не вступать. Утром 10 июля, после совершения Литургии и произнесения положенного поучения из бесед Иоанна Златоуста в Успенском соборе, он объявил вслух, что оставляет патриаршую кафедру, поставил к Владимирской иконе Божией Матери патриарший посох и в ризнице написал письмо царю.
Смущенный царь желал успокоить Никона, но их примирение никак не входило в планы боярской верхушки. Посланный Алексеем князь Трубецкой вовсе не имел расположения мирить Патриарха с царем, и вместо успокоительных речей обрушил на первосвятителя град упреков. Никон обличил посланника в недостойных интригах, переоблачился и пешком отправился из Кремля. Народ его не пускал, плакал.
Патриарх уехал в свою любимую Новоиерусалимскую обитель, откуда прислал благословение управлять делами церковными митрополиту Питириму Крутицкому. От патриаршества Никон не отказывался. Так он становился как бы живым укором для тех, кто настраивал царя против первосвятителя.
В своих монастырях Патриарх устроил житие образцовое и благочинное. Всех странников и богомольцев приказывал поить и кормить по три дня даром, в монахи принимал безвкладно.
Переписка с царем продолжалась. Причем теплая. Но почему окончательного примирения не состоялось – Бог весть. Вероятнее всего, начались влияния на царя.
В 1662 году решили Никона судить. Для суда над ним царю насоветовали пригласить еще двух восточных Патриархов – для легитимности и авторитета. Рекомендовал это царю епископ Иерусалимской церкви Паисий Лигарид. Считается, что Лигарид был тайным католиком. Его роль в низвержении Патриарха – таинственная.
Есть такие люди, которые везде несут за собой интриги и бурю. Похоже, Паисий был из таких. Паисий – грек, но учился в Риме, хоть и в греческой коллегии. Там же его рукоположили во священника-униата. Он подвизался католическим прозелитизмом сперва у себя на родине, в Греции, потом в Константинополе. Но там попал под борьбу константинопольского Патриарха с иезуитами и покинул страну. Иерусалимский Патриарх постриг его в монахи и поставил митрополитом в Газе, но у себя в митрополии Паисий ни разу не появился. Вместо этого отправился в Валахию, где преуспел в дворцовых заговорах.
Преемник Патриарха Иерусалимского отлучил Лигарида от Церкви. Но на Руси этого не знали. Доверяли ему как православному митрополиту. Именно к его авторитету и обращался Патриарх Никон, который искал греческих помощников в своей «книжной справе». Слава Богу, Лигарид не успел поучаствовать в ней в полной мере – глядишь, дело пошло бы еще хуже. Приехал митрополит-расстрига в Россию только в 1662 году, уже в период распри между Алексеем Михайловичем и Никоном. Он и тут стал искусным царедворцем. Даже царя подкупил своей ученостью.
Элиты испрашивали его совета о Никоне – и Паисий ответил полным осуждением Патриарха, который его вообще-то на Русь и пригласил. Известие о том, что Паисий Лигарид незаконно пользовался титулом митрополита, так как давно уже был лишен кафедры и даже анафемствован как еретик патриархами Константинопольским и Иерусалимским, пришло в Москву слишком поздно – 29 июля 1668 года. Патриарх Никон стараниями тайного католика был уже осужден и лишен сана на Московском соборе 1666 года, в котором Лигарид принимал непосредственное участие – был на всех его тайных совещаниях! Дальнейшая судьба этого человека теряется в Киеве, куда его отправил следующий царь, могила же его – в Киево-Братском монастыре.
Комета над Москвой и Большой собор 1666 года
Есть такая полулегенда о том, как Никон покидал Успенский собор последний раз. Вышел он тогда зимой, ночью. Садясь в сани, начал отрясать прах от своих ног, припоминая известные евангельские слова:
Стрелецкий полковник, наряженный провожать Никона, сказал: мы этот прах подметем! Никон ответил, указывая в небо на горевшую там комету: