Комиссар сидел и ждал, представляя, что он растение, например куст сирени, и пытается прорасти корнями вот в этот стул… Если посидеть на нем достаточно долго, станешь его частью, частью комнаты, частью жизни Сартора, и тогда охраннику не избавиться от Брунетти, укоренившегося в его жизни.
– Однажды, – начал Сартор, – покидая библиотеку (а мы обычно перекидывались словечком, когда он приходил и уходил), Франчини сказал, что я выгляжу встревоженным, и спросил, не может ли он мне чем-нибудь помочь.
– Вы знали, что раньше он был священником?
– Да.
– И?..
– Мы вместе вышли выпить кофе, и я рассказал ему – как вы и говорите, раньше он был священником, – что у меня проблемы с деньгами.
Брунетти не увидел здесь особой связи – он считал, что священники вообще-то ведают другими делами, – но промолчал.
– Франчини предложил мне взять у него деньги в долг. Я сказал – не могу. Он ответил, что, если я хочу, можно все оформить официально.
– Официально?
– Ну, подписать бумаги…
Рука Сартора снова показалась из-под одеяла и сделала движение, имитируя подписание документа.
– Значит, были и проценты?
– Нет, – сказал Сартор, едва ли не оскорбленный таким предположением. – Только сумма, которую я брал в долг.
– И сколько же это было?
Брунетти наблюдал за Сартором. Комиссар подумал, что тот собирается солгать, и не ошибся.
– Тысяча евро.
Брунетти кивком дал понять, что верит сказанному.
Последовала долгая пауза, и комиссар понял, что Сартору хочется, чтобы все это скорее закончилось.
Брунетти почувствовал усталость – от вранья, от заминок, поэтому спросил, желая ускорить ход событий:
– И что произошло потом?