– И что всё это значит? – спрашиваю.
– Думаю, ты такой же расистский засранец, как все прочие.
Фигасе.
Книжный червь Горди был так же жесток, как Рауди, хотя и по-своему.
Танцы, танцы, танцы
Мотаясь между Риарданом и Уэллпинитом, между маленьким белым городком и резервацией, я везде чувствовал себя чужим.
В одном я был наполовину индейцем, в другом – наполовину белым.
Словно быть индейцем было моей работой, но только на полдня. И оплачивалась она, прямо скажем, не ахти.
И только Пенелопа делала меня бессменно счастливым.
Нет, зря я так.
Мать с отцом тоже на меня вкалывали. Постоянно добывали деньги на бензин, на обеды в школе, на новую пару джинсов или футболок.
Они наскребали мне денег достаточно, чтобы притворяться, что у меня их больше.
Я лгал о том, насколько беден.
В Риардане все убеждены, что мы, индейцы спокан, зашибаем большие бабки по причине того, что у нас есть казино. Но казино это управлялось из рук вон плохо и находилось слишком далеко от крупных магистралей, и там можно было только потерять деньги, но никак не заработать. Чтобы зашибать бабки, ты должен был в нем работать.
И белые повсеместно считают, что правительство снабжает индейцев деньгами.
Ребята Риардана, как и их родители, считали, что денег у меня пруд пруди, а я не совершал попыток их разубедить. Решил, если они узнают, что я нищий, ничего хорошего мне это не сулит.
Не дай бог откроется, что порой мне приходится ловить попутку до школы.
И вот я делал вид, что немного деньжат у меня водится. Словно бы я принадлежу к среднему классу.
Правды никто не знал.
Конечно, вечно лгать невозможно. У лжи короткая жизнь. Она продукт скоропортящийся. Она начинает гнить, дурно пахнуть и расползаться по швам.