Пастушок

– Женщины, а не женщина, – усмехнулась Зелга, – у тебя, поп, язык заплетается!

Но никто её глупую, греховодную, беспредельно срамную мысль не понял и не одобрил. Все продолжали обмениваться любезностями с Евпраксией, подходя к ней со всех сторон. Тонкий льстец Алёша назвал Евпраксию королевишной, Василису – царицей, а Зелгу – ханшей. Дочка Микулы, не удостаивая его вниманием, во всю ширь своих чёрных глаз смотрела на Ставра. Тот улыбался ей. Высоченный и белокурый, он был одет как боярин – зелёные сапоги, синие атласные шаровары, малиновая рубашка с узором. Гусли лежали возле него на лавке. С Данилой Ставер обнялся, сразу вскочив навстречу ему. Алёша был сдержаннее. Он только кивнул сослуживцу, после чего киевский гусляр сел за стол.

Села и Евпраксия. Новгородцы сразу преподнесли ей чарку вина. Забава Путятишна поклонилась, но приказала девкам подать ей мёду. Зелге она велела выпить вино и сбегать за подорожником, а затем приложить его к пятке премудрой девушки. Когда Зелга вернулась и приложила, купцы опять болтали между собою, сев за свои столы. А Серапион Евпраксии говорил, звеня своей чашей о её чашу:

– Ты – женщина очень знатная. И красивая. И богатая. Почему не выходишь замуж? А я скажу тебе, почему! Вот перед тобой Алёша, вот Даниил, вот Ставер …

– Ставер – передо мной! – вскричала премудрая Василиса, приказав Зелге сесть рядом с ней на лавку, – Данила – перед Меланьей. Увидите, их сосватают! А Алёшенька – перед всеми дочками Мономаха, кроме Евфимии! Она умная.

– Что городишь? – перепугался Алёша, бросая быстрые взгляды по сторонам, потому что голос у Василисы был очень звонким, – кто я такой, чтоб пялиться на княжон?

– Премудрая Василиса всё замечает, – хмыкнул Серапион, – но вернёмся к сути. Замуж ты не идёшь, боярыня, потому, что нужен тебе муж лютый, жестокосердный! Такого нет на Руси.

– Зачем мне такой? – спросила Евпраксия, выпив мёду, – разве на цепь сажать?

– Нет, седлать! Ты на любом муже захочешь ездить верхом, потому что сердце у тебя гордое, а ум – острый. Но что за радость ездить верхом на осле? Да и на коне надоест. Вот Змея Горыныча оседлать – это дело стоящее! Ведь правда?

– Да ну его, – не слишком уверенно отказалась Евпраксия, взглядом спрашивая совета у остальных своих собутыльников, – я согласна и на осла. Пусть будет осёл. Ведь мне уже двадцать пять! Надо думать трезво, зачем витать в облаках?

– Я с тобой не шутки шучу! – вышел из себя бывший поп, – трёхголовый змей крылья расправляет как тучи, целые города сжигает огнём! Все перед ним падают и трепещут, а ты на нём сидишь и уздечкой правишь туда-сюда! Ну не красота ли, скажи?

– Да ты помолчал бы, Серапион, – махнул рукой Ставер, чокнувшись с Алёшей и Даниилом, – напился вдрызг и несёшь бесовское! Люди созданы для любви, а не для езды друг на друге. Ежели у Путятишны сердце гордое, то пусть будет у неё муж с кроткою душою. И он ей станет примером.

Премудрая Василиса Микулишна прослезилась от таких слов. Но Серапион стоял на своём.

– Это ты так думаешь, Ставер! А твой двойник, может быть, считает иначе! И неизвестно, который из вас сильнее.

Алёша и Даниил осушили чаши. Ставер поставил свою.

– Ты о чём, расстрига? Какой двойник?

– У всякого человека есть на Земле двойник, – был ответ, – лучше о нём ночью не вспоминать, иначе придёт! И тогда лишь Богу будет известно, кто настоящий, а кто – двойник. После такой встречи один навеки исчезнет, другой умрёт. Как душа и тело.

И быстро перекрестился Серапион. Он говорил тихо, и его слышали лишь сидевшие за столом да две черноглазые, развалившиеся на лавке. Все они призадумались.

– Так что, каждый человек когда-нибудь обязательно должен встретиться со своим двойником? – негромко спросил Алёша Попович.

– Необязательно. Но такие встречи порой случаются, и тогда человеку – смерть.