Пастушок

– Но душа и тело должны какое-то время быть одним целым, – не согласилась Евпраксия, – почему ж двойники расстаются сразу?

– Да потому, что они – не душа и тело! Душа и тело беспомощны друг без друга, а двойники – не беспомощны.

– Ты всё это откуда взял? – спросил Даниил.

– Я много бродил по свету и говорил с разными людьми. У каждого племени и у каждой общины такое поверье есть.

Все переглянулись. Видимо, каждый сделал попытку определить, уж не двойники ли сидят с ним рядом!

– Поверье о двойниках? – уточнила Зелга. Серапион кивнул. Премудрая Василиса опять маленько приподнялась. По ней было видно, что она сильно взволнована.

– А скажи мне, Серапион: тот из них… вернее, из нас, который не настоящий, то есть двойник – это кто такой?

– Ну, ты уже слишком многого хочешь, – пожал плечами расстрига, – не всё мне ведомо! А домысливать не хочу, зачем быть придумщиком? Но я знаю наверняка, что мерзостный хан Боняк – тот самый, который с Давыдом Игоревичем союзничал, отдал Дьяволу свою душу из-за того, что встретился с двойником!

– Откуда ж это известно? – полюбопытствовал Даниил. Даже не взглянув на него, Серапион сделал пару глотков вина и глухо продолжил:

– Найден был шелудивый, гнусный Боняк на рассвете мёртвым в степи. Коня рядом не было. А все знают, что конь Боняка не дался бы никому, кроме своего господина, и никогда бы его не бросил! Значит, коня увёл сам Боняк. Но другой.

– Ой, страх-то какой! – пропищала Зелга, которую Василиса крепко держала за руку, – меня прямо озноб пробрал, и я вся с головы до ног покрылась мурашками! Да вот только одна беда – это всё брехня несусветная!

Все уставились на неё. Она улыбалась, сидя на лавке. Серапион сдвинул брови.

– Ты обвиняешь меня во лжи? А чем подтвердить ты можешь свои слова?

– Да уж подтвержу, не переживай! Ты что, позабыл, хрен старый, какого я роду-племени? С дочерьми Боняка, никак, дружила! Тот самый конь, о котором ты говоришь, погиб лет за пять до смерти Боняка. А новый конь бросил бы его, как стебель обглоданный, и уж точно дал бы себя оседлать хоть самому чёрту, если бы чёрт почесал его прежде за ухом и дал пряник!

Зелга орала так, что её услышали новгородцы. Они прервали свой разговор, глядя на неё.

– Хорошо, допустим, – сжал кулачищи Серапион, – а что скажешь ты о смерти князя Мстислава, сына Владимира Святославича?

– Ты сдурел? – рассмеялась Зелга, – что я могу об этом сказать? Он помер сто лет назад! Ежели ты с ним грибы собирал – то давай, ври дальше! А мы послушаем, подивимся!

– Девка ты глупая, – проворчал расстрига, огладив бороду, – сразу видно, что родилась под кобыльим брюхом! Всем, кроме тебя, ведомо, что Мстислав Владимирович за два дня до смерти встретился с двойником своим на охоте и рассказал об этом Баяну! Тот даже песню сложил…

– Серапион, хватит, – страдальчески закатила глаза Евпраксия, – мне и без твоих сказок дурные сны каждую ночь сняться! Ставер, ты можешь нам поиграть?

Евпраксии Ставер никак отказать не мог. Взглянув на премудрую Василису Микулишну, которая величаво ему кивнула, он положил гусли на колени, подкрутил колышки, тронул пальцами струны. И музыка потекла из-под его пальцев словно река, вся солнцем пронизанная. Все смолкли. Кроме Данилы. Тот что-то тихо сказал Алёше Поповичу, встал и вышел из кабака. Остальные слушали. А когда Ставер начал играть быстрее, задорнее, да запел удалую песню черниговскую, кабацкие девки все повскакали с мест и пустились в пляс, визжа от своей дурацкой девчачьей радости. Тут же к ним присоединились Серапион и Алёша, который вынул из ножен саблю и начал ею размахивать. Новгородцы громко подбадривали их возгласами, а кто-то даже захлопал рукою об руку в такт ударам по полу каблуков и девичьих пяток. Против всеобщего ожидания, ни Евпраксия, ни её половчанка, ни Василиса плясать не стали. Место ли благонравным барышням среди буйных, пьяных блудниц? Евпраксия, может быть, вскоре и перестала бы важничать – мёд был крепок, но тут внезапно открылась дверь, и влетела девка, которая перед этим вышла. Обогнув пляшущих, подбежала она к Ираклию. Тот от нечего делать расставлял столбики из монет, серебряные и медные. Когда девка что-то ему сказала, он вскочил на ноги, задев стойку. Столбики рухнули, и монеты все разлетелись по полу. Но Ираклию было уж не до них, плевать он теперь хотел даже на серебряные.