LXXXIX
Китайского песика, много путешествовавшего со своим хозяином за границей, по возвращении спросили, что показалось ему там самым нелепым.
– Есть страна, – ответил он, – в которой люди без конца говорят о «персидской честности», «персидском мужестве», «персидской верности», «персидской любви к честной игре», и так далее – как будто у персов исключительная монополия на эти универсальные добродетели. Более того, они говорят это с такой слепой верой, с такой непрошибаемо серьезной убежденностью, что просто диву даешься.
– Но ведь мы просили рассказать о чем-то смехотворном, а не удивительном, – запротестовали слушатели.
– Так и есть; смехотворным является название их страны…
– А именно?
– Персия.
XC
Жил да был теленок, который, усомнившись в чистоте молока своей матери, решил переместить свое внимание на насос во дворе.
– Лучше уж чистая вода, – сказал он, – чем еда, которая не является ни рыбой, ни мясом, ни птицей.
Однако, хоть он и следовал своей новой диете очень строго и все время пил воду, он не благоденствовал, как можно было бы ожидать. Чем больше он пил, тем более худым и прозрачным становился, и наконец, когда собственная тень стала для него туманным и нереальным воспоминанием, он раскаялся и попросил вернуть его в комфортное местечко у материнского вымени.
– Ах, мой блудный сын, – сказала корова, склонив рога, словно для того, чтобы позволить теленку поплакать у нее на плече, – мне жаль, что я не могу заколоть упитанного тельца, чтобы отпраздновать твое возвращение, но сделаю, что смогу.
И с этими словами она его убила.
XCI
– Вот, смотри! – торжествующе сказал котенок, кладя вялую мышь к ногам матери-кошки. – Я льщу себя надеждой, что развиваюсь довольно быстро. Грустно даже предположить, что станет с мелкими четвероногими, когда я достигну полной силы и свирепости.
– Долго пришлось с ним возиться? – спросила пожилая кошка, украшавшая собой коврик у камина, и поглядела на котенка с нежной заботой.
– Повозиться? Я еще никогда так не сражался; он вел себя как самый настоящий дикарь!
– Ах ты мой маленький Фальстаф, – сказала кошка-мать, прикрыв глаза и собираясь вздремнуть, – это
XCII