– Не надо, – я критично морщу нос, – дело было не в том, что он был пострадавший. Просто тогда… У меня что-то внутри перещелкнуло. Я везла его домой и сама для себя повторяла, что ничего у нас не будет.
– И не верила?
– Нет, – качаю головой, – не верила. Процентов десять было той убежденности. А потом… И их не осталось. Я его хотела, понимаешь, Ань? – говорю негромко, уводя глаза в сторону. – Все разы хотела. Он мне крышу сносил. Вопреки всему.
– Кать, – Анька переплетает пальцы, кажется, обостряясь в скулах, – это ведь может быть защитной реакцией. Если ты не нашла в себе силы оказать сопротивление, тебе может начать казаться, что ты этого хотела. Так проще. Это ведь все знают. И ты… Просто не оправдывай Ройха. Не вини себя в том, что он тебя домогался. Ну с чего бы тебе его хотеть? Он же старый…
– Он взрослый, Ань, – поправляю я, покачивая головой, – взрослый зрелый мужчина. Но ведь дело не в возрасте совсем.
– А в чем тогда?
– В том, что я с первого курса на него залипала, – проговариваю и жмурюсь, будто сама себе оплеуху залепляю, – лучший наш препод, да еще и такой шикарный, будто из люксового порнофильма вылез. Конечно, он взрослый. Я о нем и не думала. Была уверена, что он на соплюху с первого курса не посмотрит даже. Но геометрию зданий зубрила как прокаженная, лишь бы лишнюю его одобрительную улыбку получить…
– Ты серьезно сейчас? – Анька шепчет полузадушенно, вцепляясь в край стола. Наверное, ей сейчас меня придушить хочется…
– Никто ведь не знал, что он такой мудак, – тихо откликаюсь, находя взглядом окно, – когда ты ко мне пришла, тогда, после экзамена, вся в слезах… Мне… Так паршиво было…
– Кать… – Анька пытается что-то сказать, но я качаю головой.
– Не надо, пожалуйста. Я знаю, что ты обо мне думаешь. Нет таких слов, что я себе за все это время не сказала. Я… Что-то с этим сделаю. Только не сегодня. И не завтра. Завтра еду к матери в больницу, первый визит после операции. А ты… Если перестанешь со мной общаться – я пойму. Только… Если ты кому-то расскажешь что-то… Я буду отрицать, Ань.
– Почему?
– Потому что не хочу больше быть источником его неприятностей, – произношу, нашаривая в кармане куртки сотку за кофе. Выкладываю её на стол перед Анькой – у неё по-прежнему совершенно неподвижное, практически мертвое лицо, – долги отдам как смогу. Я ничего не забыла, у меня все записано.
Ставить точку в таких разговорах – самое тяжелое. Потому что надо встать, развернуться спиной и чувствовать, как в спину тебе смотрит человек, которого ты предала.
Хорошо, что Анька так лояльна. А ведь могла бы в волосы мне вцепиться!
20. Нереальность
Иногда по утрам я хочу проснуться… Не в реальном мире. В какой-нибудь книжке, если можно. В такой, где нет необходимости ехать на другой конец Москвы, чтобы давать показания против родного брата – следователь позвонил буквально накануне, я попросила отсрочку до четверга. Кроме этого, никуда не делась ссора с лучшей подругой. Странная наша ссора, закончившаяся абсолютным молчанием с Анькиной стороны. Я все ждала, ждала, ждала, пока она хоть что-то мне напишет, хоть стервой или гадиной меня назовет хотя бы. Но… Не было ничего. Тишина была.
А еще… Надо к маме. Очень надо.
И так страшно ехать – сил никаких нет. Есть ведь шанс, что операция не помогла. И есть шанс, что она ухудшила положение. И…
ebooksa