Чудодейственный выходит пинок. Пусть и мысленный. Я резко сажусь на кровати, метко попадая обеими ногами в оба тапка.
Оксанка с самого утра развела какой-то безумный уборочный дзен. На неё временами находит, особенно, когда её прижимает какой-то нервяк. В эти дни с ней рядом лучше не находиться, если ты не хочешь, чтобы в твоем лбу протерли дыру, пытаясь добиться идеального блеска от кожи.
Вот сейчас она драит пол. И мгновенно вскакивает, когда видит, что я натягиваю леггинсы.
– Ты куда?
Смотрю на неё удивленно. Она, конечно, у нас девочка с завихрениями, но обычно не вела себя как обеспокоенная наседка.
– Бегать же, – отвечаю недоуменно.
– А! – Оксанка будто расслабляется и снова возвращается к своей возне с тряпкой. – Вернешься же еще в общагу?
– Ну, да, – киваю я, – и бахилы у меня с собой. Не волнуйся, не натопчу.
– Спасибо, Катюха, – Оксанка вроде улыбается, но как-то слегка натянуто. Да в чем дело? Она парня, что ли, завела и для него сейчас старается? Не знает, как сказать, чтобы я сегодня к кому-нибудь из наших девок поспать попросилась? Ладно, пусть дозревает пока, а пять километров сами себя не пробегут.
Я бегаю на износ, я бегаю так, чтобы воздух в легких кипел, а мышцы умоляли меня о помиловании. Я бегаю так, будто стая голодных собак гонится за мной по пятам. Просто потому что только так в голове не остается ничего. Ни страха, ни презрения к самой себе, ни чувства этой проклятущей неизбежности.
Но рано или поздно – приходится возвращаться. Приходится лезть в тумбочку, доставать черный томик “Шестого дозора”, проверять закладку. Нарочито неторопливо перебирать содержимое сумки, якобы вычищая её от чеков – а на самом деле, выигрывая себе время. Время до того момента, когда мне придется выходить.
– Я еду к маме, – сообщаю Оксанке перед выходом, – на ночь меня не жди, в розыск не объявляй. У меня ночная смена сегодня.
Насчет смены вру, конечно. Я не связывалась с Марком, не просила включить меня в субботнюю программу. Я обычно это в пятницу делаю, но вчера…
Вчера много всего было, мне было не до того.
Я так и не дождалась от соседки просьбы перекантоваться где-то, но… Зная Оксанку – она тихая. Будет молчать до последнего. Разве что её парень и скажет, когда завалится к нам с пачкой презиков, торчащей из кармана. Мне до этого доводить не хочется. В конце концов, где еще взять такую соседку, которая так охотно берет уборку в нашей с ней общей комнате на себя? Могу же я проявить чудеса эмпатии хоть раз?
Ну и пусть, что Оксанка на удивление спокойно кивает, не демонстрируя ни облегчения, ни радости. Пофиг. Не заради её благодарности я на это шла.
Просто, чтобы настроение было капельку лучше.
Я просила врача не сообщать мне об исходе операции. Хотела услышать это лично. Просто потому что понимала, если буду ждать звонка или СМС – бесполезно будет идти на лекции. Я не услышу ничего, я буду как заяц, дрожать, ожидая пока телефон в кармане не завибрирует. А мама… Мама терпеть не могла, если я пропускала занятия или не могла на них сосредоточиться. Хоть как-то я хочу уважать её мнение.
Наверное, любой, кто увидел бы меня сейчас со стороны – назвал бы меня трусихой. Я вылезаю на две станции метро раньше, чем это нужно. Я иду в клинику к маме прогулочным шагом и закладываю несколько крюков, чтобы “подышать воздухом подольше”.
И у самой больницы останавливаюсь и вдыхаю воздух в легкие поглубже.
ebooksa