Руки прочь, профессор

22
18
20
22
24
26
28
30

– Так смешно… – Анька смотрит на меня и критично качает головой. В глазах ни искры смеха, но губы продолжают жить отдельной от всего остального лица жизнью. И смеются, смеются, смеются…

– С ума сойти, что он готов с тобой чпокаться, но не готов говорить, – Анька продолжает кривляться, – что же вы, Юлий Владимирович, не открыли глаза моей подружке. Глядишь, и допуск к телу получать было бы проще.

– Тебе не стоит мерять всех по себе, Капустина, – от Ройха веет только раздражением и отчетливой неприязнью, —по крайней мере, понятия о достоинстве у тебя точно неправильные.

– Да уж куда мне, – Анька кривит губы, отводя от меня взгляд, – скажите, а куда вы еще не поимели преподавательскую этику? С черного хода тоже уже попробовали?

– А, так вот зачем ты хотела личной встречи, – Ройх презрительно морщится, – имидж мой преподавательский решила спасти? Странно, что тебя это не волновало, Анна, когда на колени ко мне лезла прямо на экзамене.

Что?!

Я даже маленький шажок от неё делаю. Анька наблюдает за мной со странной, кривой ухмылкой. Неприятной какой-то.

– Ну, кто же знал, – насмешливо роняет она, – кто же знал, что в своих хотеньях вы ограничиваетесь одной студенткой, Юлий Владимирович. Мне думалось, что вы не столь разборчивы. И примете мое предложение. Вы не приняли. Сами во всем виноваты.

Такое ощущение, что по моему лицу сейчас лупят тяжелые боксерские перчатки. Бам-бам-бам…

– Ты… – у меня даже сил не хватает озвучить рвущийся из меня вопрос.

– Знала ли я, что он тебя хочет? – Анька склоняет голову. – Очень странно, что ты этого не знала. Хотя, может, ты не видела, как он поправляет ремень всякий раз, когда ты выходишь к доске. Прячет стояк. А еще он постоянно на тебя пялился. Странно, что это заметила только я. Впрочем, я привыкла. Люди в основном нихрена дальше собственного носа не видят.

– И ты… – я стискиваю в карманах кулаки. В крови только ярость и боль, ничего больше, – ты мне…

– Наврала? Что он меня домогался? Да, наврала. А как иначе ты бы согласилась его подставить? – она кажется такой веселой, упивающейся этим своим мигом славы…

Когда я еще жила с родителями, с Вовчиком – одно время я не умела защищаться от него. Плакала, жаловалась, злилась, что он постоянно избегает наказания. Но в какой-то момент у меня отказали тормоза. Тогда я первый раз ему врезала. Плохо получилось, честно скажем. Это была звонкая оплеуха, но мой братец настолько охренел, её получив, что целую неделю вел себя тише воды ниже травы. Конечно, это только в идеальном мире или сопливой мелодраме он испугался бы на всю жизнь и больше не трогал меня и пальцем. А на деле тот, кто наслаждается чужой болью, хуже наркомана. Он все равно захочет пережить момент власти над слабым снова.

Только я уже поняла, что в любой непонятной ситуации надо давать сдачи. Даже когда сил на успех ровно никаких. Даже если амбал-братец от моего пинка только сильнее взбесится.

С Анькой у меня весовые категории были примерно одинаковые. Поэтому от моей оплеухи она слетает с подоконника. Слетает, сшибает стоящий рядом автомат с фруктовыми жвачками под громкий визг продавщицы. А я размахиваюсь снова…

Бесцеремонная сильная рука сгребает меня за шиворот и оттаскивает от Аньки на два шага.

– А ну-ка уймись, холера, – шипит Ройх мне на ухо, но… Нет. В этом состоянии со мной диалоги вести бесполезно. В таком состоянии я хуже берсерка, пинаю, колочу, кусаю все живое, что оказывается в зоне поражения.

– Да что ж такое!

Он буквально сгребает меня в охапку, умудряясь даже руки к телу прижать и выволакивает на улицу. К холодному апрельскому воздуху, к мелкому влажному снегу в морду, подальше от бьющихся вещей.