Никогда не предавай мечту

22
18
20
22
24
26
28
30

Коля, к примеру, целовался показательно-красиво, словно любовался собой. Картинные поцелуи. Наверное, такие годятся на обложки журналов. Иногда Альде казалось, что он фальшивит в каждом жесте, но мысли эти гнала прочь, списывая всё на собственную холодность и неумение чувствовать, правильно откликаться.

Коля никогда не заморачивался на поцелуях. Они для него были всего лишь прелюдией к половому акту – такому же красивому в позах и движениях. Божественно шикартое тело, где руки, ноги, мышцы на месте, а огня в теле – как у мраморной статуи. Так она ощущала.

С Максом всё по-другому. Неожиданно она получила власть над мужчиной. Не унизительную, а равноправную. Когда могла просить и немножко приказывать. Когда он с готовностью отзывался на её просьбы и никуда не спешил.

Альда могла руководить. Приказать остановиться – и Макс остановился бы. Поощрить углубить поцелуй – и он бы сделал это, следуя за зовом её тела, за движениями рук.

Это ощущение всепоглощающей власти и полной свободы действий пьянило. Кружило голову. К тому же, ей нравилось, как Макс целуется: неторопливо, тягуче, обволакивающе. Что-то похожее на водоворот или на кружение гончарного круга.

Макс не спешил засунуть ей язык в рот, лишь поглаживал кончиком губы, вызывая щекотку и… что-то такое непонятное. Они целовались долго. Что называется не очень благозвучным, но метко определяющим словом – взасос. Макс отрывался на какое-то время. Губы непривычно горели и – странное дело – хотелось ещё и ещё.

– Ещё! – командовала она хрипло, и он с готовностью продолжал. Не касаясь. Не делая попытки качнуть телом и прижаться. Альда так и не поняла, в какой момент начала отвечать на поцелуи. Не потому что «так надо», а потому что это была потребность – не стоять бревном.

А затем ей стало не хватать именно близости. Пустота, что окружала со всех сторон, стала нестерпимой. И тогда она качнулась ему навстречу. Сама прильнула грудью и бёдрами. Сама обхватила руками его шею, притягивая к себе. Но и тогда он не притронулся к ней, пока она не попросила:

– Коснись меня, пожалуйста!

Она ожидала, что от сожмёт её в объятиях – нетерпеливо и жадно, до боли в рёбрах, но Макс и тут ухитрился удивить. Он прошёлся пальцами по лицу, погладил ладонями её руки, а затем бережно очертил лопатки. Поводил туда-сюда кончиками пальцев и пристроил там горячие руки.

Кажется, ей хотелось большего, чем это осторожное прикосновение, но Альда остановилась. Не стала спешить. Спрятала горящее лицо у Макса на груди.

– Не знаю и не хочу знать, какой дурак решил, что ты холодная, – он снова гладит её щёки – наверное, розовые или красные – не понять, но то, что они пылают – Альда чувствует.

– Это я так решила, – только честность спасёт сейчас от безумной откровенности. – Нет ничьей в том вины, – твердит она, повторяясь.

Он не согласен – Альда ощущает это по каменности тела, но не хочет лгать и кого-то обвинять.

– Я хочу, чтобы ты знал: если ничего не получится, не вини себя, ладно? Есть вещи, которые не переломить.

– Получится, – упрямо сжимает он губы. – Может, мы поужинаем? А то потом будет поздно. Не люблю спать голодным.

Она тут же отстраняется. Накрывает на стол. Они едят молча. Макс – с аппетитом. Альда – очень медленно, словно пытаясь распробовать вкусовые оттенки, что спрятались в еде. Может, хорошо, что ей не нужно идти домой. Что он упросил её остаться. Ей не хочется уходить, возвращаться в пустую квартиру и холодную постель. Ей не уснуть без него сегодня. Предчувствие такое – внутренней пустоты вне этого дома. Вдали от Макса.

Макс снова тянет её в комнату, даже посуду не даёт помыть.

– Потом! Я сам! – машет рукой. – Устраивайся поудобнее, – кивает на тот самый диван, и Альда чувствует, как снова пылают щёки. Совсем недавно, здесь… он не просто касался её, а… с ними почти случилось это. Ничего не может с собой поделать: стесняется, как девочка, у которой ещё ни разу не было этого самого – страшится даже мысленно произнести правильное слово.

Она бросает украдкой взгляд, но Макс, кажется, совершенно забыл обо всём – ковыряется возле стола, присев на корточки.