Святые наших дней

– Какими фактами вы можете подтвердить антисоветские настроения Крестьянкина?

– На протяжении 1949 года, читая проповеди в церкви села Измайлово, Крестьянкин неоднократно в моем присутствии высказывал перед верующими клеветнические измышления на советскую действительность. Антисоветские измышления Крестьянкина сводятся к следующему: «В древние времена христиане строили свою жизнь на любви друг к другу, к своим ближним, к Христу, а в настоящее время вся наша жизнь проходит в пороках. У нас повсюду обман, ложь и предательство. Люди без стыда и совести предают друг друга. Нет больше святой семьи. Мы видим нравственное падение женщин и девушек, которые ведут развратную жизнь. Молодежь наша развращена. У нас поругано и обесчещено таинство Брака и акт рождения детей. Мы видим повсюду пьянство и распущенность. Какое падение морали и нравов! И все это потому, что сеется безбожие, что люди забыли Бога. Не обольщайтесь земными благами, не бойтесь жизненных испытаний. Будьте твердыми в вере, несмотря на то что вам ставятся всякие преграды».

Седьмой допрос отца Иоанна был посвящен произнесенной им проповеди в Неделю о блудном сыне. Сразу три свидетеля усмотрели в этой проповеди антисоветский смысл:

– Вы среди верующих измайловской церкви рассказывали проповедь о «блудном сыне». При этом возводили клевету на советскую действительность.

– Я категорически это отрицаю. При чтении мною верующим проповеди о «блудном сыне» я руководствовался только историей Священного Писания христианской веры и клеветы на советскую действительность не возводил…

– Допрошенный нами по этому вопросу свидетель показал, что ваша проповедь о «блудном сыне» носила антисоветский характер. Вы признаете это?

– Нет, не признаю. Я хорошо помню, что ничего клеветнического в этой проповеди на советскую действительность сказано не было.

Далее зачитываются показания свидетеля. На вопрос, подтверждает ли он их, отец Иоанн отвечает:

– Ознакомившись с показаниями свидетеля по вопросу моей проповеди о «блудном сыне», я признаю то, что действительно я ее верующим читал в феврале 1950 года, где говорил, что история «блудного сына» такова, что когда он оказался вынужденным добывать себе пропитание своим трудом, то попал в немилость таких людей, которые имели достаточно всех видов питания, чтобы создать ему лучшие условия жизни, но их скупость и жадность к обогащению доходила до того, что этот «блудный сын» вынужден был питаться домашними отходами вместе с животными. Рассказав эту историю из Священного Писания, я призывал верующих к тому, чтобы они не уподоблялись тем богатым людям, которые поставили «блудного сына» в положение животного. И здесь же рассказал, что надо признать, что среди верующих христиан есть нехорошие люди, которые в тяжелые года военного времени, когда народ отдавал все свое последнее на нужды войны, имея запасы продуктов, продавали их по высоким ценам населению и наживались, таким образом, на народной нужде. Вот существо моей проповеди. Никаких обобщений и клеветы на советскую действительность здесь не было.

О том, в какой атмосфере проходили допросы и что им предшествовало, сохранилось свидетельство самого отца Иоанна:

– На допросы, как правило, вызывали по ночам. Накануне кормили только селедкой, пить не давали. И вот ночью следователь наливает воду из графина, а ты, томимый жаждой и без сна несколько суток, стоишь перед ним, освещенный слепящим светом ламп.

На девятом допросе, если верить протоколу, отец Иоанн выразил желание окончить четвертый курс Московской духовной академии, а потом поступить в Почаевский монастырь. Так он ответил на дежурный вопрос о том, есть ли у него какие-нибудь ходатайства перед следствием.

Но его ждал не монастырь и не академия. Ему было предъявлено обвинение в том, что «будучи враждебно настроенным к советскому строю, проводил антисоветскую агитацию. Клеветнически отзывался о государственном строе, обрабатывал советских граждан в реакционном направлении».

По приговору суда его отправили на семь лет в Каргопольлаг – концентрационный лагерь строгого режима, расположенный в поселке Ерцево Коношского района Архангельской области. Он прибыл туда 14 октября 1950 года, в праздник Покрова Пресвятой Богородицы. Спустя девять дней, в пятую годовщину рукоположения в сан священника, он написал близким: «Я по милости Божией жив и здоров. Памятный для меня день провел в духовной радости и мысленно-молитвенном общении со всеми вами. Слава Творцу за все Его благодеяния к нам недостойным!»

В декабре, когда его в числе других арестантов конвоировали к месту заключения, произошло событие, о котором он впоследствии вспоминал так:

– Мост через бурлящий глубоко внизу поток был редко настлан шпалами, на которые наросли гребни льда. Очевидно, по этому настилу частенько проходили пополнения новых насельников. Конвой с собаками шел по трапу рядом с этим зловещим мостом. Заключенные, уставшие от долгого пути, с котомками за плечами прыгали по шпалам. Двое шедших впереди до меня сорвались на глазах у всех, но это не обеспокоило охрану. Это были плановые убытки. Река принимала жертвы в свои ледяные объятия. Я прощался с жизнью. Зажмурив и без того невидящие глаза (очков-то не было), позвал на помощь святителя Николая, он уже не раз спасал меня. «Господи, благослови!» И оказался на другом конце настила на твердой земле. Сердце приникло к защитнику. Он, только он перенес меня, даруя жизнь.

Лесоповал в Каргопольлаге

По прибытии в пункт назначения все заключенные были обриты наголо. Но волос и бороды священника не тронули. Так и ходил он впоследствии среди заключенных с бородой и длинными вьющимися черными волосами.

Рассказы отца Иоанна о времени, проведенном в лагере, напоминают «Записки из Мертвого дома» Достоевского. Вот, например, как он рассказывает о том, как впервые за несколько месяцев смог помыться в арестантской бане:

– Получив неподъемную деревянную шайку и обмылок, все стали смывать с себя поты тюремных скитаний. Я это мыло и воду использовал, чтобы намылить голову. Подхожу к баку с водой, возле него страж из уголовников. Прошу: «Дайте водички?» – «Не положено». Неожиданно из соседнего бака слышу голос, в нем, оказывается, кто-то моется. «Батя, ты чего там? Иди сюда!» – это вор в законе голос подал. Иду. «Давай шайку, – начерпал, – используешь, приходи еще». Так я первый раз помылся. Остальным пришлось ходить намыленными до следующей бани.