Супруга Лжедмитрия, Марина Мнишек, успела спрятаться под юбкой своей старой служанки и благодаря этому осталась жива. Не пострадал и ее отец. Жизнь они сохранили, чего нельзя сказать о свободе. Обоих посадили в узилище как самых опасных преступников.
Сигизмунд содеянным был вполне доволен. Наконец этот старый интриган Мнишек получил свое. Думал, что безнаказанно может противодействовать браку сестры Сигизмунда с великим князем московским? Но и его дочери всего лишь чуть больше недели пришлось побыть московской «царицей».
Канцлер не разделял кровавого настроения Сигизмунда Вазы, но по-человечески понимал его. Чуть позже, когда заживут душевные раны короля, Сапега предложит освободить Марину Мнишек и ее отца: старик, не выдержав пыток, которым, безусловно, его подвергнут, может наговорить лишнего. Ясновельможный даже направит с этой целью специальный отряд во главе с двоюродным братом Яном Петром.
Тело Лжедмитрия не так быстро оставили в покое. Мертвый снесет любые издевательства. Особенно глумились над ним гулящие русские девки: запросто рассматривая царский член, они соревновались между собой в непристойностях.
Иностранцы писали, что этот день — 17 мая 1607 года — люди будут помнить, пока существует мир. Кровавая оргия длилась всего несколько часов, но главный вывод из царской свадьбы был сделан: такого веселья, как московское и парижское, нужно остерегаться [80, с. 121]. Однако, надо сказать, Василий Шуйский побеспокоился о безопасности послов Льва Сапеги. На защиту Гонсевского и Олесницкого им был направлен специальный отряд из пятисот стрельцов. Поэтому можно полностью согласиться с мнением А. Бушкова: «Лжедмитрий не был убит потрясенной толпой, протестующей против польского господства, а ликвидирован мятежниками, действовавшими с ведома и с согласия короля Сигизмунда, для которого Лжедмитрий неожиданно стал опасным соперником. Шуйский действовал в свою пользу, Сигизмунд заботился о своем» [81, с. 316, 317]. При этом, следует добавить, заговорщики действовали с ведома канцлера Льва Сапеги.
В это же время на просторах Речи Посполитой происходило следующее. Воевода краковский Николай Зебжедовский из-за каких-то незначительных разногласий с королем был лишен казенного каменного дома. Раздосадованный воевода пригрозил: «Я усадьбу, но король должность скоро может потерять» [71, с. 276]. Недовольных методами правления Сигизмунда в Речи Посполитой было предостаточно, среди них и Януш Радзивилл, который обижался на короля, что тот отдал серебряную булаву гетмана великого литовского Я. Ходкевичу. Главные заговорщики решили: короля нужно детронизовать, пусть едет в Швецию и борется за отцовский наследственный престол, а освободившуюся корону можно предложить Лжедмитрию. Именно ему! Его терпимость в делах вероисповедания и либерализм в отношениях с подчиненными очень импонировали польским аристократам.
Мятеж этот случился незадолго до убийства Лжедмитрия, но разветвленная сеть шпионов, расставленная Львом Сапегой, и на этот раз спасла короля Сигизмунда. В руки Cапеги попало письмо одного из родственников Мнишеков — Станислава Стадницкого. Он первым озвучил Лжедмитрию предложение занять польский трон. Уже в начале весны 1606 года Сапега уверенно заявил в Сенате: «Находятся и у нас такие люди, входящие в тайное общение с московским правителем, я покажу на одного из краковской академии: он писал к московскому государю, что сейчас наступает время приобрести ему польскую корону. Если такие листы будут летать к нему из Речи Посполитой, то вряд ли возможно ожидать что-нибудь хорошее от дружбы с ним. Он обещает нам компанию, но нету никакой надежды, никакой поруки в его искренности. Он говорит, что собирает большое войско против мусульман, но поскольку среди нас есть такие лица, что вместе с ним вошли в сговор, то какие основания мы имеем, чтобы верить ему?» [96, с. 265]. Действительно, если б эта армия двинулась не на юг, а на запад, то Сигизмунду трудно было бы сохранить свой трон. Тем более что в ту пору лагерь мятежников увеличивался ежедневно. Заговорщики даже предприняли попытку примирить старых врагов — Радзивиллов и Ходкевичей. Этого союза король боялся больше всего: за спиной гетмана великого ВКЛ Я. Ходкевича находилась большая военная группировка, расквартированная в Ливонии (Инфлянтах).
В этой ситуации Сапега, связавший свою судьбу с судьбой Сигизмунда, по умолчанию выступает на стороне короля. Он заставляет Сигизмунда срочно направить письмо гетману с требованием лично прибыть в столицу. Однако 17 мая 1606 года московского властителя убили — одной головной болью стало меньше. Правда, другая оставалась. Перехваченное шпионами Льва Сапеги письмо Я. Ходкевича к жене свидетельствовало о том, что гетман колеблется. «Налегали на меня и заставили хоругви вести», — писал Ходкевич. Далее он честно признавался в своем отношении к королю: не верил, не верю и верить не буду [70, с. 39].
Наконец, 1 июня 1606 года военный отряд Я. Ходкевича вошел в Варшаву. Новость об убийстве Лжедмитрия принесли почти одновременно. Первый раз за последние несколько месяцев Сапега позволил себе немного отдохнуть. Успокоился и Сигизмунд. Ходкевич оправдал доверие короля: вместе с коронным гетманом Жолкевским 6 июля они разбили в битве под Гузовым (около Варшавы) войска мятежников.
Тактические цели были достигнуты, но по-прежнему требовали пристального внимания два вопроса. Первый: как дальше решать московскую проблему, которая оставалась нерешенной? С этим нужно было окончательно определиться. Второй: что делать с возмутителями спокойствия?
Сигизмунд требовал от своего главного советника как можно скорее внести в них ясность. Сапега считал, что убийством 17 мая 1606 года завершилась только личная карьера первого самозванца, сама же идея жизнеспособности не утратила. Где-то во второй половине мая 1607 года канцлер посетил восточные границы своего государства. Встречался ли он лично с Лжедмитрием II — остается тайной. Скорее всего, нет, и, наверное, в пьесе Ивана Чигринова этот эпизод не более чем художественный вымысел [73]. Такой сверхосторожный политик, каким был Сапега, не стал бы лично официально встречаться с самозванцем. Тем не менее очень скоро он исполнит королевский приказ и даст ответы на два главных вопроса: что делать с московской проблемой и как избавиться от мятежников?
Глава 6.2. Лисы собираются в стаю
Возмущение гетмана не знало границ. Таким возбужденным Я. Ходкевича, воеводу виленского и гетмана великого литовского, первое лицо Княжества, его соратники не видели давно. Ходкевич всегда был для них эталоном рассудительности и мудрости, человеком, редко дававшим волю эмоциям, тем более на глазах у подчиненных. Поэтому гетманское окружение сделало вывод: случилось нечто из ряда вон выходящее…
Ходкевич ходил взад-вперед и никак не мог успокоиться. Было слышно, как он диктует писарю: «Измена, повсюду измена!». Беспокоиться Ходкевичу было отчего: несколько часов назад ему сообщили, что его лучшие воины во главе с Александром Лисовским ночью втайне покинули лагерь.
По Статуту 1588 года это было одно из самых тяжких уголовных преступлений. Исчезновение из войскового лагеря во время военных действий каралось смертью. Ходкевич, несмотря на то что в данном случае вопрос «казнить или миловать» был в его компетенции, решил немедленно уведомить короля Сигизмунда о происшедшем и напомнить монарху, что, пока его величество строит замки на песке вместе с Сапегой и грезит о московском престоле, он, Ходкевич, не жалея собственной казны, уже который год подряд содержит за свой счет целую армию и защищает отошедшие к Княжеству в Ливонии (Инфлянтах) земли, на которые претендует милый родственник Сигизмунда — его родной дядя Карл Судерманский, фактический король шведский.
Однако подписывать письмо Ходкевич не стал (чем немало удивил своего писца — велено же было сделать быстро!). Он вдруг подумал, что это как раз тот случай, когда говорят: «На лису донос, а козленка волк унес». Выработанная годами привычка — не предпринимать никаких действий под влиянием эмоций — и на этот раз сослужила ему хорошую службу. Взвесив каждый шаг своих подчиненных, Ходкевич отложил письмо в сторону. «Пан Лисовский — отличный воин, он прекрасно владеет саблей, друзья ценят его за ум и хитрость. Вряд ли этот шляхтич самостоятельно пошел на такой шаг. Но кто мог склонить его к бегству? — размышлял главнокомандующий войсками ВКЛ. — Вся власть принадлежит мне, я волен наказывать или проявлять милость. Если эти беглецы попадутся мне в руки, даже король будет не в силах их защитить. И все ж, коль бежали, стало быть, уверены, что наказания не последует. Значит, ринулись на призыв Сапеги, в Московию. Как говорили в древнем Риме,
Ходкевичу было хорошо известно, что канцлер сердит на него. «Зависть к военным успехам до добра никого не доводила, — думал великий гетман. — Пусть попробует стать на мое место, тогда зависть пройдет. Однако у Сапеги сейчас не лучшие времена, его ставленник, говорят, убит в Москве. Наверняка ему понадобились эти отчаянные головы, чтобы исправить ситуацию на Востоке в свою пользу. И король поддержал его. Но стоило ли предательски наносить удар в спину своим же? Возможно, они — король и Сапега — понимали, что я все равно никогда не дам своего согласия на подобное, потому и действовали исподтишка. Что ж, пусть этот поступок останется на совести правоведа Сапеги».
Умом Ходкевич был согласен с принятым Сапегой решением, но его честь была сильно задета. Дело тут не только в поступке пана Лисовского, который, вероятно, действовал, заручившись поддержкой канцлера, но и в том, что его подчиненных нельзя искушать, тем более таким наглым образом. Способ, к которому прибегли, явно свидетельствовал о желании больно зацепить гетмана за живое. Его подчиненные могли сделать вывод, что их руководитель не та фигура, с которой следует считаться. Поэтому Ходкевич решил не оставлять содеянное без внимания. Закрыть на это глаза — значит, позволить нечто подобное и в дальнейшем. Напрасно пан Лисовский понадеялся на защиту Льва Сапеги…
Великий гетман снова приказал позвать писца. Но писать королю с жалобой на канцлера — стать посмешищем для придворных лизоблюдов Сигизмунда. Этого Ходкевич допустить не мог. Он продиктовал новое письмо на имя Сапеги. Пусть канцлер знает, что его уловки раскрыты. «Придет время — я этому льву клыки повырываю, пусть теперь не могу должным образом отплатить канцлеру, но настанет удобный момент — и сиятельному пану Сапеге аукнется эта история».
«Собственной ценой я содержу целую армию и защищаю северные границы нашего государства от дяди нашего „снопа“ (родовой герб династии Ваза —
ebooksa