Безответственное отношение к своим обязанностям некоторых военнослужащих иногда приводило к таким досадным случаям, как проникновение посыльного Василия Шуйского в осажденную крепость. Не для того, чтобы наступить на больную мозоль гетману Жолкевскому, а только на пользу общему делу через несколько часов Сапега приказал позвать на совещание к королю командиров всех подчиненных лично ему военнослужащих. Доведя до их сведения информацию о происшедшем, он пообещал хорошее вознаграждение тому, кто поймает москалей, которые, наверное, вот-вот должны отправиться в обратный путь — из Смоленска к Шуйскому. Канцлер посоветовал всегда скупому на подарки королю не жалеть денег. Сапеге более короля хотелось прочитать ответ воеводы Шеина московскому монарху. О чем писал московский великий князь к смолянам, канцлер узнал уже на следующий день. Подкупленные добровольцы передали копии царских писем. Сапегу же интересовало, как оценивает свое положение сам воевода. От этого зависела дальнейшая тактика королевских войск. Все совещание краска не сходила с лица гетмана Жолкевского. Мало того, что его подчиненные проглядели московских шпионов, так еще и пан Щединский, служивший в гетманской роте, куда набирали лучших из лучших, попал в плен к смолянам в качестве языка. Большего позора гетман и представить не мог: не в ратном бою, а в пьяном угаре был схвачен польский пан.
На этом же заседании Александр Гонсевский, доверенное лицо Льва Сапеги, получил приказ присоединиться к казакам и вместе с ними взять штурмом крепость Белую. Задание было дано — настало время действовать. Показать себя с лучшей стороны удалось чиновникам пана Соколинского — великого писаря ВКЛ. Король в своем Дневнике записал: «23 ноября слуги Соколинского-писаря, будучи на страже, поймали сына боярского — Григория Мишаева и другого — дорогобужского подьячего Меского» [82]. Московские шпионы вместе с письмами от Шеина везли еще и те письма, которые Богдан Велижанин смолянам от короля и от пана гетмана передал. «А я и не знал, что для того, чтобы направить письмо к Шуйскому, гетман пользуется такой сложной схемой», — усмехнулся великий канцлер. Сапега не мог не чувствовать удовлетворения — его ребята потрудились на славу. По лицу канцлера блуждала таинственная улыбка, что не осталось без внимания короля и Жолкевского. Коронный гетман вечером устроил хорошую взбучку своим недотепам. Назло Сапеге он сказал королю: «На одном желании Смоленск не возьмешь — надо действовать». Безусловно, ему нужно было спустить пар. Но не королю должно было выговаривать.
Тем временем Лев Сапега все свое внимание сосредоточил на взятии столицы московского государства. Хорошо бы удалось овладеть городом мирным путем. Кажется, обстоятельства этому способствуют.
Никогда еще раньше Москва не попадала в такое тяжелое положение. В Тушино (под Москвой) властвовал Лжедмитрий II; Троице-Сергиева лавра была осаждена войсками двоюродного брата канцлера Яна Петра Сапеги; Смоленские окрестности контролировались королевской армией; Александр Лисовский разорял русскую провинцию — солдаты этого воеводы наводили ужас на здешний люд. После того как 4 июля 1610 года войско князя Дмитрия Шуйского после поражения под Клушиным разбежалось, а сам главный воевода, потеряв своего коня в болоте, босой, чуть живой, на крестьянской кляче приехал к монастырю в Можайске, седовласым монахам стало понятно: царствовать династии Шуйских осталось немного. Ясно было и Василию Шуйскому, что Сапега с Сигизмундом пришли надолго; будут прибывать новые отряды, неся вместе с собой новую религию, новые обычаи, свое высокомерие и чувство превосходства. Под угрозой оказалось само существование Московии.
Так оно и случилось. В результате заговора 17 июня 1610 года Василий Шуйский был свержен и пострижен в монахи. Магия цифр: 17 мая 1606 года Московия выбирала нового царя и 17 июня 1610 года Шуйский был лишен короны. Победа гетмана Жолкевского под Клушиным давала реальный шанс Льву Сапеге возвести на московский престол Владислава, сына короля Сигизмунда и лучшего друга своего младшего сына Казимира Льва. Тем более что раньше такая договоренность была достигнута между ним и боярином Михаилом Салтыковым, который верховодил в Москве.
В начале 1610 года Лев Сапега участвовал в переговорах с посольством боярина Михаила Салтыкова, которое прибыло из Тушино. 14 февраля 1610 года это посольство подписало договор с королем о том, что его старший сын Владислав Сигизмундович будет русским царем, который гарантирует привилегии боярам и дворянам. С этого момента Лев Сапега, находясь в лагере под Смоленском, одновременно возглавлял не только государственную канцелярию ВКЛ, но и московскую канцелярию короля Сигизмунда, откуда исходили грамоты на поместья российским боярам и дворянам и иная государственная документация [14, с. 108]. Организуя свой придворный лагерь как самостоятельный орган управления, Сигизмунд Ваза рассчитывал на длительное пребывание за пределами собственной страны. Он взял с собой всех, чья помощь была необходима при управлении огромной империей. А сейчас, после 4 февраля 1610 года, страна, где властвовал он и его сын, была одной из самых больших стран мира. Оставалось только закрепиться в новом городе. При дальнейшем успешном развитии событий Сигизмунд решился бы напасть на Швецию и вернуть отцовский престол. Он желал абсолютной власти на просторах восточной и северной Европы. Мечты царя царей…
Как водится, воплощая свой план в жизнь, Сапега столкнулся с чрезвычайно серьезной оппозицией, так как главным неприятелем Владислава стал его отец. Он сам был готов взойти на трон Московского государства. Братья Ян и Стефан Потоцкие внушали королю, что он вернется домой с бесславием, если не возьмет Москву и царский венец. Вопреки соображениям других сенаторов, особенно канцлера литовского, который всеми силами убеждал короля вынести на обсуждение сейма условия договора, заключенного Жолкевским, Сигизмунд не признавал их и не оставлял надежды на царство. Поэтому Сапега прилагает все усилия, чтобы подольше задержать короля под Смоленском и тем временем осуществить задуманное в отношении Москвы. Сигизмунд чувствовал себя не лучше, чем во время мятежа Зебжедовского. Король понимал, что попал в западню. Тяжким бременем легла на него ответственность за безуспешные штурмы. Втянутый в это Львом Сапегой, он понимал, что тот связал его по рукам и ногам, а сам делает все, что ему заблагорассудится. Поэтому Сигизмунд твердо и последовательно придерживался советов братьев Потоцких. Тем временем в Москву к гетману Жолкевскому прибыл с письмом от Сигизмунда Федор Андронов. Гетману предписывалось принудить бояр отдать царский венец не Владиславу, а Сигизмунду.
Так легко из-за претензий Сигизмунда могла сорваться уния с Московией [71, с. 412]. Король думал только о себе, а Сапега думал о судьбе ВКЛ и, конечно… о себе тоже. Не догадывался Сигизмунд, что «доверенный всех тайн королевского сердца» активно противодействует его восхождению на царский престол. Канцлер вел свою политику осмотрительно и хитро, выдавал себя за верного слугу королевской воли, а меж тем действовал вопреки желаниям монарха.
Вслед за Андроновым к гетману приехал от Сигизмунда Александр Гонсевский, привез подробный наказ для Жолкевского, как действовать в пользу короля. Но истинная цель этого визита была в другом. Он служил Льву Сапеге и политическую карьеру сделал при его поддержке. Вне всяких сомнений, Гонсевский был верным сподвижником канцлера. И, видимо, Сапега посоветовал королю послать в Москву в помощь гетману именно Гонсевского. Сигизмунд не почуял подвоха, и Сапега заполучил в гетманском окружении своего человека [71, с. 412]. Первую атаку Сигизмунда на царский престол канцлер отбил. Гонсевский нейтрализовал Жолкевского, и тот не смог влиять на работу Земского собора. Так и не протолкнул гетман кандидатуру короля. Собор, на котором собрались московский патриарх Гермоген, бояре, дворяне, представители городов, приговорил бить челом Сигизмунду, чтобы пожаловал на московское царство своего сына королевича Владислава. Теперь только силой мог Сигизмунд овладеть московским престолом. Сапега предвидел и такой вариант, потому заранее готовил королю отпор [71, с. 412; 100]. В очередной раз сыграли Сапега и Гонсевский с королем и коронным гетманом Жолкевским в жмурки. Только немного изменили правила игры, Сапега брал на себя короля, а Гонсевский — гетмана, оба они выступили разводящими, а с завязанными глазами искали друг друга Сигизмунд и Жолкевский. Задача, которую ставил Сапега перед старостой велижским, — сыграть на самолюбии гетмана: он должен первым привезти весть об избрании Владислава на московский трон и, разумеется, получить достойное вознаграждение. А чтобы триумф был еще более внушительным, Гонсевский посоветовал жадному до почестей и наград гетману захватить с собой плененных царя Василия Шуйского и его братьев. Оставаясь в Москве, они были небезопасны для Владислава.
Сапега же со своей стороны методично убеждал короля, что такая несокрушимая крепость, как Смоленск, может пасть только под напором прославленного полководца, коим является коронный гетман. Сигизмунд очень переживал из-за неудачи под Смоленском. Ни один из многочисленных штурмов не принес долгожданной победы. Настроение участников осады оставляло желать лучшего. Солдаты выказывали недовольство, знать спивалась. Все чаще велись разговоры о скором, позорном для чести короля Сигизмунда, снятии осады. Когда кто-то из братьев Потоцких, желая утешить Сигизмунда, сказал, что даже Степан Баторий снял осаду под Псковом, то на некоторое время стал для короля врагом злейшим, чем неприятель московский. В таком утешении Сигизмунд не нуждался, оно было равносильно позору. Поэтому он внял совету Льва Сапеги насчет нового командующего осадой города. Король поддался на уловки канцлера и вызвал гетмана к себе. А в Москве остался Александр Гонсевский. Он и другие ставленники канцлера верховодили в боярской думе [71, с. 413].
О том, как распределялись должности в это время в Москве, рассказывали позднее сами московиты при встрече с Александром Гонсевским. Они вспоминали «славные» времена: «А кто даст Льву Сапеге пару соболей, тот — дьяк, а кто — сорок, тот — боярин да окольничий» [124, с. 41].
Зная о том, какую роль играет Сапега во всей восточной политике Речи Посполитой, московские бояре, купечество и служивые люди как могли старались выслужиться перед ним, кляузничая друг на друга [52, с. 58].
Тем не менее в схватке за нового монарха Московии Сапега вышел победителем. Собор, объявивший царем Владислава, был лишен королевского давления.
Следующим шагом Гонсевского стала нейтрализация всех сколь-нибудь влиятельных и родовитых, а потому смертельно опасных для новой власти нобилей Московии. К смоленскому лагерю Сигизмунда было направлено большое боярское посольство, чтобы согласно свершившейся номинации просить Сигизмунда отпустить сына царствовать в Москву. В состав посольства были включены все возможные претенденты на царский трон. Возглавлял его Василий Голицын, активнейший член правительства Московии, известного под названием «семибоярщина».
Под Смоленском всех их задержали. Вот здесь и вел с ними переговоры Лев Сапега. В то же время он убеждал Сигизмунда поскорее отпустить Владислава в Москву. В этом канцлер видел осуществление давнего плана о государственной унии Варшавы, Вильно и Москвы [14, с. 108]. Но Сигизмунд заупрямился. По приказу короля условия договора с московскими представителями были пересмотрены, однако московские послы на уступки не пошли и отказались убедить воеводу Шеина, который защищал Смоленск, капитулировать. 12 марта 1611 года Лев Сапега объявил московским послам, что все они арестованы и что их отправляют в Речь Посполитую до конца войны [14, с. 108]. Отца и соправителя будущего царя Михаила Романова, Филарета, Лев Сапега держал в заточении у себя, в славном городе Слониме.
Наконец, 3 июня 1611 года Смоленск пал. После взятия этой крепости, Лев Сапега вместе с королем Сигизмундом вернулся в Вильно и начал готовить созыв сейма, на котором планировалось окончательно решить вопросы присоединения Смоленской и Северской земель к Речи Посполитой. При этом Сапега призывал вернуть в состав ВКЛ Смоленщину, а Северские земли присоединить к Королевству Польскому. Предлагался разумный компромисс. Но на сейме намерения литовского канцлера встретили сопротивление. Паны поляки, прежде всех коронный гетман Жолкевский, не собирались передавать что-либо в пользу ВКЛ. Об этом весьма подробно и, надо сказать, с определенной долей иронии писал в своих мемуарах подканцлер ВКЛ Альбрехт Станислав Радзивилл [50]. Королевская власть сильно постаралась выставить все именно в таком свете.
Как пишут исследователи, необычное зрелище представляла собой Варшава утром 29 октября 1611 года. На всем пути от городской заставы до королевского дворца наблюдались огромные скопления посполитого люда. Народу собралось так много, как никогда еще не было в столице Королевства Польского. Взад и вперед ловко бегали гонцы, высвобождая путь для вельмож, которые спешили на назначенное в этот день первое в своем роде торжественное заседание сейма [97, с. 1].
Люди пришли посмотреть на триумфальный въезд в столицу гетмана Станислава Жолкевского. На собрании подканцлер коронный Феликс Крыйский вот так живописал победу Жолкевского: «И ранее польские солдаты достигали значительных побед, приходилось видеть у ног короля штандарты побежденных народов, но плененного царя приходится полякам видеть впервые». Все это оратор ставил в заслугу «уму гетмана, доблести польской армии и счастью короля» [97, с. 8].
О роли Сапеги на сейме не сказали ни слова. Но его это нисколько не задело. Мысли ясновельможного были заняты женой Елизаветой Радзивилл. Она умерла всего несколько дней назад. Пятидесятичетырехлетний канцлер ВКЛ остался вдовцом во второй раз. Больше он никогда не женился.
Глава 6.5. Восточный поход 1617–1618 годов, или Лис в шкуре льва
ebooksa