Ясновельможный пан Лев Сапега

22
18
20
22
24
26
28
30

Получив послание Я. Ходкевича, Лев Сапега нисколько ни удивился суровому тону письма. Если бы с ним самим кто-то попытался сыграть подобную шутку, он, наверное, был бы еще больше разгневан. Но все, что было сделано им самим, было сделано в интересах государства. Как быстро забываются людские и божьи законы, когда речь заходит о целесообразности и высших интересах государства! Возвращение и наказание Лисовского смертью никоим образом не входило в планы ясновельможного. Этот бравый офицер еще понадобится государству живым, таких людей — единицы, их можно пересчитать по пальцам.

И все же Ходкевич не успокоился, пока не добился официального провозглашения Лисовского изгнанником, лишенным всех гражданских прав [107, с. 229]. Это решение было на руку Льву Сапеге, потому он никоим образом не препятствовал Яну Каролю Ходкевичу удовлетворить таким образом собственную обиду.

Талантливый военный Александр Лисовский всегда демонстрировал самостоятельность, чрезмерную независимость в принятии решений и проявлял шляхетское достоинство. Таких отчаянных сорвиголов в войске ВКЛ было несколько. Он вполне мог бы стать прототипом казацкого полковника Юрия Богуна (литературный персонаж из романа Г. Сенкевича «Огнем и мечом»), если бы не было реального наказного гетмана Ивана Богуна.

Лишение Лисовского гражданских прав позволяло Сапеге держать его на коротком поводке. Честолюбивый Лисовский должен быть всего лишь тайным оружием в руках Льва Сапеги. Главная его обязанность — точно исполнять приказы канцлера. Разумеется, на словах Сапега заверил Лисовского в том, что со стороны короля в отношении семьи Александра не будет предпринято никаких враждебных действий. Ясновельможный даже гарантировал ему во всем свою канцлерскую поддержку, единственное, чего следовало избегать офицеру, — так это встречи с Я. Ходкевичем.

Можно утверждать, что Сапега симпатизировал Александру Лисовскому, но только до тех пор, пока тот беспрекословно подчинялся его воле. В своем плане канцлер отводил ему очень важную роль. Сапега решил больше не зависеть от пройдох вроде Лжедмитрия II, которые, оказавшись за пределами Речи Посполитой, начинали мнить себя настоящими владыками и повелителями мира. В игре хитрого политика скромный учитель Ян, широко известный как Лжедмитрий II, должен был стать марионеткой, «царьком» (как называли его осведомленные современники), живцом, на которого Сапега вместе с королем Сигизмундом собирались поймать очень редкую, большую, аппетитную рыбу под названием Московия. А пану Лисовскому в этом спектакле поручалась роль одного из гетманов при «царьке», имевшем мало сходства даже с Лжедмитрием I.

Было изначально ясно, что второй самозванец — фигура временная. Ее появление на политической сцене было обусловлено сложной ситуацией в Речи Посполитой, где только что войском Я. Ходкевича был подавлен мятеж польской и литовской шляхты. Такое количество недовольных своим положением шляхтичей, озлобленных поражением в битве при Гузове, представляло определенную опасность для короля. Их головы, тем паче руки нужно было срочно чем-то занять. Лучший выход — дать им оружие и отправить куда подальше от родной земли. Например, в Московию, на поддержку нового «повелителя». Это позволит Льву Сапеге убить одним выстрелом сразу двух зайцев: избавиться от излишне энергичных воинов внутри государства и использовать искателей приключений для решения внешнеполитических вопросов Княжества.

Весь этот воинственный народ, жадный до легкой наживы, должны были увлечь за собой люди с безупречной военной репутацией, такие как пан Лисовский и последний потомок великого князя Гедимина Роман Ружинский. А в августе 1609 года Лев Сапега направляет в Московию еще одного воина, к тому же одаренного удивительными талантами организатора и дипломата, — своего двоюродного брата старосту усвятского Яна Петра Сапегу (о том, что Ян Петр оказался в Московии с подачи канцлера, свидетельствует современник: «…а сделал это он под влиянием и по совету двоюродного брата своего, литовского канцлера Льва Сапеги» [100]).

Присутствие этих людей в армии второго самозванца должно было убедить других, что дело в Московии стоит риска. Из того, что вознаграждение за свои труды они возьмут себе сами, тайны тоже не делалось. В обязанности Лисовского и Сапеги входило руководство всеми действиями «московского государя», совсем неискушенного в государственных делах…

Глава 6.3. Второй самозванец, или Повторение пройденного

Согласно историческим источникам, причем как отечественного, так и иностранного происхождения, Лжедмитрий II, как уже говорилось, был выходцем из Беларуси. «В том же 1607 году месяца мая после праздника Троицы шел со стороны Шклова и Могилева к Поповой горе (ныне Красная гора Брянской области — Л. Д.) некто Дмитрий Иванович. Хотел быть тем царем московским, который ранее Москву взял и там женился. Тот Дмитрий Нагой раньше был у шкловского попа, детей учил, школу держал. Потом пошел в Могилев, тоже у попа никольской церкви, Федора Сосиновича, в селе детей учил. А когда начали узнавать этого Дмитрия Нагова, то он тем временем из Могилева пошел на села Онисковичи да Сидоровичи и дошел вплоть до Пропойска (ныне Славгород Могилевской области — Л. Д.), его поймали и посадили в тюрьму. А потом пан Рогоза, урядник чечерский, с ведома господина своего, его милости Зеновича, старосты чечерского, того Дмитрия Нагова на Попову Гору, за границу московскую отпустил, проводив со своими слугами» [6, с. 254] (пер. наш — Л. Д.). Эти сведения отечественной Баркулабовской летописи вполне согласуются с «Московской хроникой» К. Буссова: «Начали выдумывать способ раздобыть кого-нибудь, кто выдал бы себя за Дмитрия, и нашли у одного белорусского попа в Шклове школьного учителя, который по рождению был московит, а издавна жил в Беларуси, умел чисто говорить по-русски и по-польски. Звали его Ян (Иван). Это был хитрый парень. С ним велись переговоры до тех пор, пока он, впрочем, не согласился стать Дмитрием. Потом его научили всему и направили в Путивль с паном Меховецким» [80, с. 144].

Видимо, неожиданные ходы Лжедмитрия I, стоившие ему жизни, несколько спутали планы Льва Сапеги, у которого во время мятежа против короля руки были связаны «домашними» заботами. Однако выход был скоро найден. Самозванцев начали в буквальном смысле штамповать. Углубленно изучать поведение властителей восточной деспотии, традиции православной Московии, историю великокняжеского рода времени не было. Может, поэтому в исторических исследованиях шкловского учителя чаще изображают как марионетку и называют тушинским вором, не находя никаких заслуживающих уважения качеств. Но в целом человек он был решительный. Надо иметь большое мужество, чтобы, зная печальную историю Лжедмитрия I, бросить вызов судьбе.

То ли профессия не давала ему уверенности в завтрашнем дне, то ли мысль «быть царем на Москве» слишком уж соблазняла его, а может, тайные службы Литвы и Польши постарались (не многие могут воспротивиться шантажу и принуждению). Но как бы то ни было, бывший шкловский учитель предпочел сделать именно такой выбор между «пан или пропал». И это решение мог принять только человек, который окончательно запутался в личной жизни.

Свидетельства современников подтверждают этот вывод. Все тот же автор Баркулабовской летописи рассказывает, что «этот Дмитрий Нагой жил у Терешки, который руководил изготовлением просфор (маленьких пресных хлебцов — Л. Д.) при церкви святого Николая. Ходил он к Терешке немало времени, каждому прислуживая. Был он одет бедно: тулуп старый, шлык (шапка — Л. Д.) бараний. И летом в том ходил» [6, с. 254].

Судачили, будто Яну нравилась жена Терешки и она ему отвечала тем же. Только вот сам Терешка не разделял их намерений, и быстро выгнал его на улицу — помирать голодной смертью. Учителю ничего не оставалось, как кормиться милостыней. В местечке Пропойск он даже попал в тюрьму за кражу. Вот тут ему и предложили назваться великим князем московским. Уже только то, что он согласился и сознательно пошел на обман, лишало его каких-либо симпатий со стороны российских историков.

Однако московский народ оказал шкловскому учителю достаточно теплый прием. Об этом с уверенностью можно говорить, ведь уже на первой встрече со своими «подданными» Ян с успехом выдерживает испытание. Психологически это был самый тяжелый момент для новоявленного повелителя. Сидя на постоялом дворе в Стародубе, поначалу он не соглашается на признание себя Дмитрием, но жители Стародуба оказывают давление, угрожают пытками, если он не скажет им всей правды. И лишь когда увидел, что настроены они очень решительно, даже позвали охрану, чтобы вести его в тюрьму, Ян схватил в руки кол и, размахивая им, закричал: «Ах вы, блядьи дети, вы меня еще не знаете: так я ваш государь». Стародубцы бросились ему в ноги и закричали: «Прости нам, владыка» [123, с. 465].

Кажется, Ян соглашается объявить себя великим князем только из-за чрезмерно настойчивых требований жителей Стародуба и нежелания вновь попасть в тюрьму.

Имея за спиной профессиональную армию во главе с талантливыми полководцами Александром Лисовским, Яном Петром Сапегой и Романом Ружинским, Лжедмитрий II начинает одерживать победу за победой. Пересказывать все подробности военных приключений второго самозванца не имеет смысла — это дела давно минувших лет. А вот на событиях 30 апреля 1608 года остановиться стоит.

В тот день семидесятитысячное московское войско во главе с Дмитрием Шуйским, братом пришедшего к власти Василия Шуйского, столкнулось с армией самозванца. По оценкам военного историка В. Каргалова, армия Яна Шкловского насчитывала примерно двадцать семь тысяч человек, под командованием Шуйского было тридцать — сорок тысяч. Такое значительное, в десять тысяч человек, колебание в числах, которое допускает В. Каргалов, однозначно свидетельствует о том, что и он не смог избавиться от «имперских амбиций», потому и выдавал желаемое за действительное (уж очень хотелось ему констатировать численное превосходство противоборствующей стороны). Другие исследователи, например, считают, что армия Шуйского более чем вдвое превосходила армию противника и насчитывала около семидесяти тысяч человек [79, с. 150]. В любом случае, разгром армии Шуйского был полным, большей частью историки обвиняют в этом самого воеводу. Но, так или иначе, это была победа, которая открывала дорогу на Москву.

Попав в очень сложное положение, Василий Шуйский был вынужден вести переговоры, чтобы дипломатическими методами лишить Лжедмитрия II поддержки со стороны Речи Посполитой. В Московии оставались в плену и в ссылке много знаменитых граждан Речи Посполитой, захваченных еще при заговоре против Лжедмитрия I. Среди них «царица» Марина Мнишек, ее отец, а также послы Олесницкий, Гонсевский и другие. Со стороны короля Сигизмунда уже давно предпринимались попытки начать переговоры об условиях возвращения этих людей. В результате переговоров 25 июля 1608 года был заключен договор, устанавливавший: «…1) в течение трех лет и одиннадцати месяцев не быть войне между Московией и Речью Посполитой; 2) за это время стороны должны договориться о вечном мире или о двадцатилетнем перемирии; 3) обоим государствам обладать теми территориями, которыми обладали ранее; 4) великому князю московскому не помогать врагам королевским, а королю — врагам великого князя московского ни людьми, ни деньгами; 5) Юрия Мнишека, воеводу сандомирского, с дочерью и всех граждан Речи Посполитой освободить и дать им необходимое для возвращения домой; 6) князьям Ружинскому, Вишневецкому и иным гражданам Речи Посполитой, без разрешения королевского вступившим на службу к вору, Лжедмитрию II, немедленно покинуть его и не иметь отношений с самозванцами, которым вздумается именовать себя наследниками российского престола; 7) воеводе сандомирскому не называть нового самозванца своим зятем и не выдавать за него дочь; 8) Марина Мнишек не должна именоваться и писаться московской великой княгиней» [79, с. 151, 152]. Как видно из текста договора (статья 2), до последнего Лев Сапега держался за свою старую идею о вечном мире с Москвой.

Кстати, прочитав текст этого договора, начинаешь понимать, почему ясновельможный и пальцем не пошевелил, чтобы помешать Я. Ходкевичу лишить Лисовского прав и гражданства Речи Посполитой. Тем самым он развязал себе самому и пану Лисовскому руки, поскольку смело мог заявить, что пункт 6 договора не распространяется на пана Александра Лисовского, ибо тот не гражданин Речи Посполитой и приказывать ему он не имеет права.