Любовь и проклятие камня

Он обводил взглядом тех, кто стоял рядом. Тогда юноша не мог рассмотреть злоумышленника, но понимал: этот человек один из стоящих напротив. Вот только кто?

А на следующий день в лагере вдруг начался обыск. Тех, у кого были найдена выпивка, страшно наказали: загнали в реку и поставили на колени с поднятыми вверх руками. Понятно, что в палатке Мингу и Чжонку ничего не нашли, но искали долго, перетряхнув вещи, распотрошив кули. Мингу смотрел на воспитателей, проводивших обыск, и молчал. Молчал и Чжонку. Больше всего он боялся подставить под удар отца. Понимал, что подкинуть бутыль вина могли в тот момент, когда все были в поле на учении, а отцу потом пришлось бы оправдываться перед всеми.

Через пару дней прямо на стрельбище у Чжонку лопнула тетива. Лук мгновенно выпрямился, едва не лишив его всех зубов. Обошлось. Обошлось, потому что юноша услышал треск и мгновенно выкинул руки с оружием вперед. Со всех сторон раздался хохот, дескать, что за воин такой, коль даже оружие не проверил как надо. Послышались советы и назидания. Соджун, заметив заминку у сына, прикрикнул на студентов и поспешил на помощь. Чжонку снял порванную тетиву, достал запасную. Когда капитан подошел к нему, он уже натягивал лук и стрелял. Порванная тетива валялась у ног, и Мингу поднял ее.

— Чжонку, она не стерлась. Она подрезана, смотри, какой край! — возмутился он громко.

Соджун забрал у юноши тетиву.

— Господин! Смотрите, ее подрезали! — повторил Мингу горячо.

Капитан смерил его глазами и проворчал:

— Команда была для всех.

Мингу замер, но выражения лица служителя магистрата было непроницаемым и нетерпящим неповиновения. Юноша еще хотел что-то добавить, но промолчал и поднял лук.

Соджун сразу понял: тетиву подрезали специально, то есть умышленно. Он вздохнул и посмотрел на сына. Тот стрелял в мишень и на отца не глядел.

«Упрямство он унаследовал от меня. Хоть режь — не сознается и не выдаст виноватых, хотя знает, кто это сделал»,— подумал капитан с горечью.

У него тоже были глаза. Сразу заметил, что Чжонку — отщепенец. А попросту изгой. И спасибо за это стоит сказать ему, Ким Соджуну. Кто ж будет водится с отпрыском того, кто бросил родной дом? Правильно, никто! Вернее, правильно, что никто.

«Если исток грязен, чего ждать от реки»,— вздохнул Соджун и намотал злосчастную тетиву на свой жилистый кулак.

— Ты же знаешь того, кто это сделал, — не унимался Мингу после стрельбища.

— Откуда мне знать? Да я сам виноват. Нужно было осмотреть тетиву перед стрельбой, только людей рассмешил, — врал Чжонку, складывая оружие.

Мингу смотрел на его спину и молчал, а кулаки так и сжимались от злости.

«Ну ничего, ничего. Выведу я этих татей на чистую воду! Они у меня еще попляшут!»— решил он для себя.

Через пару дней в самое пекло, когда после обеда объявлялся недолгий отдых, Чжонку и Мингу отправились к водопаду искупаться. Он располагался по другую сторону рапсового поля. Вода ручья, падающего с десятиметровой высоты, была ледяной, но как же здорово стоять под бешено бьющим потоком, ощущая тяжесть и сопротивление натиска воды! Молодые люди соперничали, толкались и с наслаждением плюхались в воде. Когда время отдыха подходило к концу они засобирались в обратный путь. Шли вдоль берега ручья, шлепая босыми ногами по воде, как вдруг услышали голоса. Мингу придержал Чжонку за мокрый рукав сорочки, и парни осторожно подкрались к огромному камню, за которым скрывались говорящие. То, что они услышали, их поразило.

— Ха, да этот Ли Мингу отсиживался почти год в провинции! — сказал один, и Чжонку узнал Ким Ынкё.

«Значит и остальные здесь же»,— мелькнуло в голове, и в подтверждении этой мысли по ту сторону валуна раздался голос Дэгу: