Любовь и проклятие камня

— Это место боя! — провозгласил Чжонку и улыбнулся.

По строю прошелестел ропот.

— И мне обязательно к тебе лезть?

— Тот, кто вызывает на бой, может выбрать место, — напомнил Соджун. — Вы можете принять поражение…

— Да мне-то какая разница, где надавать ему затрещин, — с этими словами Ынчхоль стал спускаться к стоящему у самой кромки воды Чжонку.

— Сапоги! — проговорил безразлично капитан.

Молодой дворянин выругался сквозь зубы, но послушно стянул обувь и носки, но едва босые ступни приняли на себя вес тела, прыти у Ынчхоля поубавилось. Это отразилось на перекошенной физиономии юноши.

— Эй, Ынчхоль! Да ты никак передумал! — крикнул с пригорка Мингу.

Тот обернулся и зыркнул на него.

— Ой-ой-ой! Меня убили взглядом! — прокричал Мингу и, сложив руки на груди, закатил глаза, и отряд разразился хохотом. Крики Дэгу и Ынкё были заглушены общим гоготом.

Ынчхоль промолчал и встал напротив бледного Чжонку. Тот посмотрел на него и улыбнулся. И в это мгновение старший сын чиновника второго ранга вдруг вспомнил, что отец Чжонку — лучший мечник Чосона, что против Чжонку не вставали на тренировочных боях, и Ынчхоль думал, что это из-за слухов. Нет. Не из-за слухов. Из-за вот этого взгляда, в котором читалась смерть. Но отступать было некуда, он поднял палку и встал наизготовку.

Все было еще хуже, чем думал Ынчхоль. Чжонку, этот вертлявый мальчишка, был везде и опережал, весьма опережал своего противника. Он бил не столько больно, сколько обидно. Прилетало в основном по заднице, до которой то и дело доставала палка. Зрители хохотали, а Ынчхоль злился все больше, и все больше терял контроль над собой, а, следовательно, и над ходом боя. Ему удалось один раз достать Чжонку, и тот решил, что пора заканчивать этот спектакль. Ынчхоль не успевал себя защитить, но продолжал стоять. Чжонку навалился на него, взгляды схлестнулись, как два клинка. Сын капитана все больше теснил противника к воде. Вот уже под ногами зашлепала вода, а прыти у мальца не убывало. Пот с обоих лился ручьем, некогда со лба смахнуть.

— Проси прощения! — зашипел Чжонку, когда они оказались друг от друга на расстоянии локтя.

— Еще чего! Когда это знать перед плебеями извинялась! А та девка, видать, сладкая, коль из-за нее в драку со мной полез! — выплюнул Ынчхоль в лицо Чжонку, пытаясь его разозлить, но тот и ухом не повел. Лишь усмехнулся, и Ынчхоль облизал сухие губы.

А Чжонку усмехнулся уголком рта, отбросил от себя противника, а потом крутанулся на месте, приседая. Палка сделала ровный красивый круг и угодила ровно под колени едва стоящего на ногах Ынчхоля. Тот так и упал на колени перед своим торжествующим противником. Палка Чжонку в то же мгновение легла ему на плечо у основания шеи: бой был проигран. Студенты, стоящие наверху, ликовали. Кто-то искренне радовался победе Чжонку, но большей части нравился вид поверженного гордеца Ынчхоля. Мингу бросился вниз, подбежал к другу, подхватил его и приподнял вверх. Студенты посыпались вниз к победителю. Чжонку подняли на кручу берега, и в это мгновение взгляды отца и сына встретились.

«Ты гордишься мной, отец?»— словно спрашивал ребенок.

«Я горжусь тобой, сын!»— отвечали смеющиеся глаза отца.

А снизу в беззащитную спину Чжонку устремился полный ненависти и злобы взгляд униженного и оскорбленного Ынчхоля.

— Ну, подожди, сын капитана! Я еще поквитаюсь с тобой! Ты еще пожалеешь об этом! — процедил он сквозь зубы.

Но Чжонку не оглядывался, он проучил своего давнего недруга и искренне был рад этому, и сейчас упивался моментом триумфа, не думая больше ни о чем.