Любовь и проклятие камня

— Я госпожа Фао Елень…, — и тут женщина запнулась, а потом продолжила с высоко поднятой головой: — наложница капитана магистрата Ким Соджуна, единственного сына министра финансов Ким Хогёна. Мне нужно встретиться с главой академии по поводу сына, Ким Чжонку, обучающегося в Сонгюнгване. Вопрос личный и не терпит отлагательств.

Служащие переглянулись и проводили госпожу в главный корпус, где принимал глава академии. Тот встал из-за стола и поприветствовал женщин. Елень объяснила цель визита. Глава заахал, заохал, отправил за Чжонку. Елень было неприятно находиться в обществе этого мужчины, который смотрел на нее масляными глазками, и тем более ей не нравилось, как он смотрел на Сонъи, поэтому женщина простилась с ним и вышла на крыльцо.

На улице было хорошо. Всю ночь выла вьюга, а под утро метель успокоилась, потеплело, а как солнце выглянуло, так и зазвенела счастливая капель. Снег набряк влагой, потяжелел, осел. Он слепил глаза, и, оказавшись на крыльце, женщины зажмурились и повернулись спиной к дороге, ведущей к корпусам.

— Матушка, вы думаете, старый господин умрет? — тихо спросила Сонъи.

Елень стряхнула с юбки капли, упавшие с крыши; темное пятно, разрастаясь, поползло в стороны. Таким же образом что-то нехорошее разрасталось в груди, нарывало, как чирей. Душу терзало какое-то не то предчувствие, не то томление от чего-то неясного и необъяснимого. Елень вдохнула поглубже.

— Кто ж знает? — проворчала и тут же опомнилась: она не оговорила сроки отсутствия Чжонку.

— Постой здесь, я сейчас, — и с этими словами зашла в дом.

Сонъи осталась одна на крыльце. Девушка спустилась со ступенек и встала, повернувшись к солнцу лицом. Смерть старого политика ее не пугала, хотя и радости не доставляла. Вот только Чжонку, должно быть, расстроится, да и капитан тоже.

Тут она увидела бегущих в ее направлении людей. Девушка подставила ладонь над глазами, чтобы рассмотреть их, и первого узнала без труда.

— Чжонку!

Юноша подбежал, и тогда Сонъи опустила руку. Чжонку, узнав ее в последний момент, — ему сообщили, что приехала наложница отца — опешил. Она, щурясь от солнца, улыбалась, глядя на него. А Чжонку, испугавшись, сам не зная чего, вдруг оглянулся. Девушка проследила за его взглядом. Краска схлынула с румяного лица, в глазах мелькнуло отчаяние и боль. Сонъи шагнула назад. Чжонку, заметив такую реакцию, прыгнул к ней, и она вцепилась в него обеими руками, прячась за спину. Мингу, белый как полотно, опустил глаза.

— Агасси́ Сонъи[1]…

Девушка молчала. Мингу видел лишь пышную чиму цвета персика, да напряженные пальцы, держащие Чжонку за рукав униформы. Чжонку накрыл острый кулачок своей ладонью. Сонъи отпустила рукав, но своей руки из теплой ладони парня не убрала. Мингу глядел на руки влюбленных, а душа выворачивалась наизнанку. Ынчхоль переводил глаза с Ынчхоля на Чжонку и обратно и молчал.

— Агасси…, — повторил Мингу, но тут открылась дверь и на крыльце показалась Елень. Она окинула взглядом молодых людей. Юноши стояли напротив Чжонку, за спиной которого пряталась Сонъи, и сын капитана держал ее дочь за руку, а та стояла так, будто видела и ощущала в парне защитника, если не сказать любимого.

«Этого только не хватало»,— мелькнуло в голове, и женщина поспешила спуститься к молодым людям. Она была так удивлена увиденным, что даже не разглядела студентов, стоящих напротив ее детей.

— Госпожа Фао Елень, — проговорил ей в спину Мингу, и она, вздрогнув, оглянулась.

Юноша был бледным и отводил глаза, а голос взрослого ребенка дрожал.

— Ли Мингу? — насилу вспомнив, пробормотала Елень.

Тот сделал несколько шагов и остановился в нерешительности, потом поднял на женщину глаза, и у госпожи заныло сердце. Парень стоял напротив, возвышаясь над ее плечом, и вид у него был побитой собаки. Елень, взяв себя в руки, заговорила первой:

— Молодой господин, рада вас видеть. Вижу, вы тоже студент Сонгюнгвана.