Он отпускал колкости, и глумился, и называл Прозорливого мудрым настолько, что мудрость его сродни глупости. Он предлагал лишить Елегиаста памяти, и очистить разум, сделав счастливым беззаботным дураком. Или хотя бы просто забрать у него накопленные знания, чтобы Елегиаст мог начать путь заново, не доходя до таких крайностей.
Йокрид – бог безумцев и дураков, и слова его полны лжи. Но Елегиаст тогда задумался над услышанным, ибо и правды слова Йокрида тоже полны.
И однако он отказался, сказав, что все равно вновь вернется к тому же самому, ибо жребий есть жребий.
А мы повторим, сказал Йокрид. Будем повторять столько раз, сколько потребуется. Сколько ты шел к этому? Три тысячи лет? Я навещу тебя еще через три тысячи. Мне нетрудно.
Елегиаст отказался. Он не собирался превращать свой жребий в фарс, насмешку. Все должно быть доведено до логического конца – и его конец здесь, на этом дереве.
- Почему бы тебе не изменить свой жребий? – раздался голос из сердцевины Деодора. – Ты мог бы стать великим учителем народов. Двигать цивилизации к расцвету. Или хотя бы искать талантливых индивидов, чтобы наставлять их.
- Жребий нельзя изменить, просто сказав: вот, не хочу этот, хочу иной, - с трудом проговорил Елегиаст.
- Но в чем смысл знания о смерти, если ты унесешь его с собой в могилу? Знание будет утрачено в момент, в который ты его найдешь.
- Мне не нужно знание, как массив информации. В момент смерти со всем тем, что я познал, я хочу соприкоснуться с трансцендентным пониманием вселенной.
- И ради этого ты отдаешь вечную жизнь?
- Этот миг будет дольше вечной жизни, потому что заключит в себе всю полноту бытия. Это будет апофеоз и цель моего существования. Это окончательно реализует мой жребий.
- Есть моменты, в которых мы живем бесконечно, - согласился голос. – Я больше не стану тебя отговаривать.
Елегиаст почувствовал, что остается один. Присутствие бога в древе ослабло, его дух переместился в иное место. Титан сомкнул вежды, ловя ощущения того, как жизнь вытекает из тела.
Скоро его личность соприкоснется с Великим Уравнителем, и он познает, как любая законченность задает форму бытию. Как картина определяется не только безбрежным воображением художника, а определенным рисунком красок и границами создаваемого образа.
В конце концов, знание любит завершенность. Если ее нет – знание окружено темными водами незнания.
На умирающего титана смотрела другая титанида. Мастира, дочь Метерона, совсем юная девушка. Ей было всего сто четыре года, она еще только выходила из подросткового возраста. И сегодня она явилась сюда, к древнему Деодору, чтобы проводить того, кто когда-то учил ее и наставлял.
Елегиаст умирал уже семь лет – и все эти годы титаны приходили проститься. Они не пытались переубедить мудрейшего среди них, ибо уважали его жребий и отдавали должное целеустремленности.
Любой титан прекрасно понимает, что даже смерть не помеха исполнению жребия. И если титан решил пожертвовать самой жизнью ради ее фундаментального смысла, титаны видят в нем не мученика, не самоубийцу и не безумца.