До самого «Покрова» стояли тёплые, непохожие на осенние, дни. Мужики радовались. Всюду, людской разговор, сводился о благовременном времени, о том, что хорошо и своевременно, пришлось убрать с полей урожай.
Время стояло, словно по заказу. Даже последнюю и трудоёмкую работу – рытьё картофеля, удалось провести за несколько погожих дней. За всю осень, мало было дождя. Уборка задалась наславу. Мужики с горестью вспоминали прошлогоднюю, ненастную осень, когда дождь не давал своевременно убирать с поля хлеба. Из-за ненастного времени уборки рано выпавшего снега в поле, осталось много яровых хлебов не убранными. Нескошенный овёс и не вырытую из земли картошку, завалило снегом до весны. Овёс под снегом пропал, сгнил, а остатки его, вытоптал скот.
В прошлогоднюю осень, люди предполагали, что выпавший рано снег растает и всё же придётся с горем пополам, убрать из поля овёс и картофель, но к всеобщему разочарованию, снег выпавший на день Ивана Постного хотя и лёг на сухую землю так и пролежал до самой весны. В этом же году осень благоприятствовала во всех отношениях, как бы поощряя мужика за прошлогодние потери, одарила крестьянина добротным урожаем и хорошей погодой во время уборки его. Мужики, азартно налегши на полевую работу, с присущей им резвостью свозили с поля картофель – последние плоды кормилицы земли и плоды своего упористого тяжкого труда. Почти у каждого мужика села в голове одна мысль: «Вот сдёрну с поля картошку, и отдыхать будет можно!». От изобильного урожая ликовали и бабы, довольные тем, что в амбар засыпано много зерна и в подпол осыпано много возов картошки.
Любовь Михайловна Савельева, как-то, проговорила:
– Не плохо бы благодарственный молебен отслужить. Хлеба-то вот сколь – всё позапасли!
А хлеба, преимущественно ржи и овса, в этом году, все позапасли не мало. Осип Батманов, почти каждый день, конца августа, молотил, на своём току под окном, то рожь, то овёс, то вику. В это время, каждый день, по всей улице раздавался непомерно громкое хлопание его голубой веялки-уфимки.
Осип старательно провеивал свой обмолот. За неуправкой с делами, Осипу приходилось веялку, на ночь, оставлять под окном на току. Проходили по улице до поздна гулявшие парни-женихи, заметили беспризорно оставленную Осипову веялку.
– Ребя! Гля-ка веялка! – обрадовано возвестил своих товарищей Павел Федотов.
– Давайте свезём её на дорогу! – с озорным намерением предложил Мишка Крестьянинов. Лихой замысел исполняется быстро. Минька с Колькой взялись за оглобли. Павел подпирал веялку сзади, а Мишка, на ходу начал крутить, вертеть за рукоятку. На улице поднялся невообразимый шум, скрип и громыхание. Давно не подмазанные колёса веялки, тоскующее о смазке, визгливо заскрипели, во всю улицу, стуча, громыхал веялочный грохот. Массивные шестерни издавали звук: «Турлы-мурлы, турлы-мурлы!». Всё это перемешивалось с азартным, задорным, ликующим смехом этих ребят проказников. Спящие люди, не на шутку были всполошены, столь необыкновенными звуками и шумом на улице, слышанными из ночной полутьмы. Бабам, спросонья, подумалось: «на улице свет-представленье наступает», а мужикам помнилось: «что это проделки оборотня». А девки, утомлённые гульбой, это всё проспали. Осип же, проснувшись рано утром, и обнаружив пропажу, поднял тревогу, взбудоражив приближённый народ. Но вскоре, не на шутку, встревоженный Осип нашёл свою пропавшую веялку на перекрёстке, около Дунаева.
Между тем, к средине октября, во всём состоянии природы, чувствовалось, канун холодного времени. На берёзах и ветлах, с каждым днём становилось всё меньше и меньше пожелтевших отмирающих листьев, печально маячивших на оголённых ветвях. Изредка, буйной порывистый ветер, ястребом налетал на деревья, беспощадно трепал их кусты и ветви с яростью и остервенением срывал с них остатки жёлтых безжизненных листьев. Сорванные с кустов листья, на ветру долго кружились в воздухе, словно выбирая себе место где упасть на землю, чтобы безжизненно лежать под снегом до весны, а потом сгнить, превратившись в прах. Под напором порывистого ветра, с запада, по небу плыли багровые облака, то разрываясь на клочья, то снова собираясь в сплошную густую синюю громадину, сулившую дождь.
Солнце всё реже и реже стало показываться меж облаками. Не успеет оно показать на землю своё похолодевшее лицо, как расторопно его загораживает огромная туча, поспешно гонимая неугомонным ветром на восток. Как с цепи сорвавшийся ветер хозяйничает всюду: и в поле, и в лесу, и в селеньи. В лесу, в вершине сосен, он с ревом уныло гудит, в поле обшаривая межи и суходолы, шуршит колючим жнивьём, заставляя поклониться себе в след, каждую, оставшуюся несрезанную серпом былинку. А в селенье, ветер проверял крепость, мужицких построек: дом и двор зажиточного мужика обходит, у середняка найдя недоделки (немилосердно отдирает доски) предупреждающе забирается под кровлю. У бедняка же ветер находит каждую дыру в постройке, злобно забирается в них, и беспощадно хозяйничая во дворе, с яростью сбрасывает ветхую кровлю, с озорством, разметав солому по пробелам и огородам. Порой, сверху начинает сориться мелкий, как через сито просеянный дождь. Дождевая сырость жадно впитывается подсохшей землёй, и только на тропинках не впитанная землёй влага зеркально блестит. От непрекращающегося дождя на тропинках и дорогах, вскоре образуется грязь, навязчиво прилипающая к ногам прохожего и к колёсам проезжающей телеги.
Осень со своими холодными, дождливыми днями, и тёмными долгими ночами началась. К вечеру накануне воздвиженья, зарядил сильный дождь. Сначала по небу носились, как ошалелые, хмурые облака, а потом заволокло всё небо, и полил дождь. Сотнями огней, из окон, смотрело село в вечернем полумраке, когда Савельевы возвращались из поля с перепашки последнего картофельного загона. В доме уже давно ждали возвращения из поля, запоздалых, до самого темного вечера: отца и Маньки с Ванькой, которые подбирали выпаханную плугом картошку, случайно оставшуюся от рытья.
В избе Савельевых была зажжена лампа. Её только что зажгли, и она всё еще раскачивалась, вися на крючке, подвешенном к потолку. От лампы, через окна избы, свет, проникая на улицу, на земле отображал косой светлый прямоугольник с тёмными полосами переплёта рамы. Это отображение окна, в такт качания лампы двигалось из стороны в сторону, только в обратном качению лампы направлении.
Вскоре, с улицы послышался стук колёс и всхрапывание Серого, означающего, что трудовой день, для его окончен. Минька с зажжённым фонарём в руках поспешно вышел по двор. Он засуетился у ворот, открывая их. Ворота пропустив, лошадь с телегой, со скрипом, снова Минькой закрылись
– Распряги лошадь и ссыпте картошку в подпол, – повелительным тоном, приказал отец, а сам поспешил в избу погреться. Приехавшие с отцом из поля Манька и Ванька уже сидели на печке и отогревали закоченелые руки и ноги. Их безжалостно продержал отец в поле так до поздна, стараясь доперепахать последний загон.
– Эх, чай Вась и назяблись в поле-то, дождик-то вон какой, хлещет! – сочувственно и с жалостью к сыну, обратилась бабушка к Василию Ефимовичу.
– Я-то ладно, да вон Манька с Ванькой, чай сильно перезябли, – отозвался отец.
– Вон они отогреваются на печи, полезай и ты погрейся, – проговорила ему мать.
Мать с жалостью посмотрела на иззябших детей, но видя, что второпях вошедший в избу отец, тоже изрядно передрог, и по его насупленных бровей поняла, что он не в духе, не стала ни о чём их расспрашивать, скрывшись в чулане застучала ухватками, вынимая из печи щи, готовилась к подачи пищи на стол к ужину. Василий ужинать не стал, а с присущей ему сердитостью, крикнул жене:
– Подай мне бельё, я в баню пойду! – Взяв бельё с лавки, он отправился в баню.
ebooksa