Я тихо отодвинул тюль. За окном была ночь. В стекле отражались койка со спящим отцом, пятно ковра, тусклая люстра, стол, шифоньер, занавески по краям и очертания моего тела. То ли унылый вид комнаты, то ли вечерняя чернь осени навеяли на меня прежнюю тревогу и грусть. Всё вроде бы, как в детстве: и квартира, и комната, и мебель… Тот же вечерний свет, те же ощущения, даже отец рядом. Но бабушки нет, а отец в отражении, словно труп. Я задвинул тюль и, понурый, направился на кухню. По дороге заметил под койкой телефонный аппарат и книгу. Улыбнулся. Мне показалось это живой картиной безмятежной жизни.
Щёлкнул выключателем на кухне. Свет тусклой лампы вновь погрузил в воспоминания. Два простейших деревянных табурета, фанерный обеденный стол, жестяная мойка, газовая двухконфорочная плита, холодильник, очень похожий на пчелиный улей, и колонка – вот он, запечатанный конверт моего детства.
Я открыл скрипучую деревянную фрамугу. Потянуло вечерней сыростью. Но стало свежее. Чтобы отвлечься, я начал искать себе занятие. Висевшим на гвозде у мойки вафельным полотенцем протёр приборы, которые лежали у раковины. Потом налил в турку воды и поставил на плиту.
Вот так же здесь, на кухне, когда-то стояла моя бабушка. Вот она подходит к окну и смотрит куда-то вдаль… В тот последний раз, когда я видел бабушку живой, отец, как всегда, привёз меня сюда после детского сада, она по традиции предложила мне выпить чаю.
Я отказался. Она сидела в том кресле в комнате, потом встала и ушла на кухню. Отец часто вспоминал, что в тот вечер я капризничал и просился домой. На следующий день у бабушки случился инсульт, а ещё через три дня она умерла.
Я налил себе чаю и вернулся в комнату.
Сколько я просидел ещё вот так, в воспоминаниях, не помню. Но помню то спокойствие, которое наполнило тогда всё моё сознание. Как маленькому ребёнку спокойно с родителями, так и мне, взрослому мужчине, присутствие спящего отца послужило тёплым одеялом. С этим ощущением я задремал, и вереница воспоминаний превратилась в сновидения.
15
Было рано, когда ломота во всём теле дала понять, что ночь я провёл сидя. Явно не отдохнув, я всё же ощущал некую бодрость. Словно этим утром начиналась новая жизнь. Та жизнь, о которой я тайно мечтал ещё в детстве. Вот только нет мамы. И уже никогда не будет. Но разве мог я представить, что когда-нибудь мне доведётся ещё хоть раз провести ночь рядом с родным отцом?
Узнав о болезни отца, я ни разу не подумал о том, чтобы сделаться его сиделкой. Хотя сиделка ему на тот момент была и не нужна. Знал же я, что есть соседка отца, тётя Тая, которая за ним ухаживает и рано или поздно сообщит мне что-то очень важное, после чего я появлюсь как манна небесная и спасу его, отца, от любых невзгод. Смешно! Моя гордыня и скрытность отца играли против наших чувств. Против нас самих. Теперь, глядя на спящего больного отца, понимаю, что попросту потерял время. Но не знаю, так ли думает он, мой отец.
Однако, может, благодаря ауре квартиры детства, я ощутил новый прилив утренних сил. Неимоверно пульсировала в моих венах энергия позитивного настроения. Верилось в светлое настоящее и прекрасное будущее. Хотелось думать, что всё будет лучше, чем нас убеждали скорбные лица врачей вчерашней неотложки. Меня неведомым вулканом изнутри поднимал азарт для созидания этого прекрасного будущего. Хотелось парить над бременем мироздания, как влюблённому мальчишке. Я мечтал своими руками прикоснуться к наступавшей жизни с отцом. Это могло выразиться в чём угодно. На мой взгляд, самым элементарным способом воплотить мечту в реальность была перестройка холостяцкого быта отца. Мне показалось, что если я вытру пыль с радиаторов и подоконников, стен и потолков, то одним этим действием перелистаю страницы прошлого и помимо причудливых фантазий на тему вновь приобретённой семьи обрету долгожданную реальность. Я посчитал личным долгом творить это счастье своими руками. Для начала решил смыть с себя вчерашний уже сон, чтобы начать новый день, и направился в ванную комнату.
Ополоснув лицо холодной водой и прополоскав рот, я принялся искать по сторонам всё, что мне казалось лишним и ненужным. Попадались старые тряпки, сухие и рваные, заткнутые за трубы и батареи, газеты и фрагменты газетной бумаги, пустые тюбики от каких-то мазей и пузырьки от просроченных лекарств – всё это выбрасывалось мною в мусорное ведро, как спутники, доведшие отца до старости и болезни. Я открыл на кухне форточку, чтобы выветрить недуг отца.
Прибираясь в квартире, я старался не шуметь. Смахивая всё, по моему мнению, ненужное в кухне, я заварил чай и приготовил лёгкий завтрак – овсянку на воде. Ожидая пробуждения отца с минуты на минуту, я украдкой поглядывал на него.
Каша настаивалась, чай заваривался, а отец ещё спал. Но уже рассвело, и свет на кухне и в комнате можно было выключать. И, как только я это сделал, стало как будто светлее. Дневной свет, до сих пор заглушаемый электричеством, наполнил всё пространство квартиры. Но, который час, узнать было невозможно. Разве что угадать, ведь часов у отца в квартире я не увидел. И, размышляя над тем, пора ли мне в театр, на утреннюю репетицию, или можно пока не торопиться, захотелось совсем его забросить и просто остаться с отцом. Какой театр теперь может быть? Случилось нечто такое, отчего меняются полюса, и только Земля продолжает вертеться! Наступило то, после чего начинаешь верить в чудеса и воплощение мечты. Моя мечта сбылась: я живу с отцом. Разве могу я мыслями о работе потревожить этот мир, склеивающийся из воспоминаний, разговоров по телефону и ожиданий встречи? Ни в коем случае!
А с другой стороны, что такого преступного в том, что, воссоединившись с отцом после разлуки, я буду ходить на работу, возвращаться – жить обыденной, размеренной, но полноценной жизнью? Хотя нет. У кого-кого, а у нас с отцом не всё обыденно! Я так долго ждал этой простой семейной сцены, как та, что вижу сейчас. Раздумывая обо всём этом, я прошёл из кухни в комнату посмотреть на спящего отца.
Вот. Вот это было моим счастьем. Видеть отца и ощущать себя непосредственным участником жизни семьи, в которой есть отец. Поэтому у нас с отцом всё не то что не «обыденно» – у нас все необыкновенно.
Я открыл дверь в комнату отца. У отца чуть вздрогнули седые ресницы, но он не проснулся. В коридоре показался высокий силуэт пожилой женщины. Через секунду я увидел вытянутое лицо старухи. Это была тётя Тая в цветном платке, завязанном так туго, что её старческие морщины вертикальными полосками бороздили лицо ото лба к подбородку, хотя иметь горизонтальные мимические складки, по-моему, гораздо естественнее. Это меня и удивило, и смутило. И, как мне показалось, она заметила моё смущение. Мы смотрели друг на друга, но ни она, ни я не произносили элементарного «здравствуйте» или что-то в этом роде. Почему я её не поприветствовал, я понимал. Просто я не привык, когда в квартиру входит кто-то посторонний. Не могу знать, поняла она это или нет. Может, просто опешила, когда увидела меня. В конце концов мы поздоровались шёпотом, и я кивком пригласил её пройти на кухню.
Пройдя первым, я прикрыл форточку, чтобы тётя Тая села к окну. Себе табурет поставил у раковины. Мы присели. Я стал вглядываться в лицо этой пожилой женщины. Я помнил его ещё относительно молодым: она одновременно с моим отцом получала квартиру в этом доме. Дом строили для работников сферы культуры и искусств. Отец получил квартиру как музыкант, а тётя Тая как костюмер филармонии. Квартиры они получили ещё до моего появления на свет.
Сейчас тётю Таю было впору называть уже бабушкой Таей, да и я, наверное, теперь не тот «Витенька». Но я всё равно стал называть её тётей Таей.
Она огляделась, её взгляд остановился на двух кружках на столе и неглубокой миске, накрытой тарелкой, чтобы не сразу остыла. Я хотел начать разговор первым, но начала тётя Тая. Из-за большого узла от платка под подбородком говорить она могла одними губами. И к тому же тихо, чтобы не потревожить спящего отца. Чем-то, пусть и отдалённо, она напомнила мне гоголевскую Коробочку. Но тётя Тая была старше героини поэмы и выше ростом.
ebooksa